Лавочник испугался такого плана и спросил:
– Мыслимо ли, чтобы начальник уезда вот так, ни с того ни с сего поверил в такое дело? Говорят, он чиновник справедливый и честный, к тому же кто не снисходителен к богачам! А даже если он и поверит: старый Фань даст взятку, дело замнут, а наказан буду я.
– Глупости, – решительно сказал Цзи Дан, – в том-то и дело, что Чжу Инсян ненавидит этого богача, и не раз приговаривал: «Отчего это он так щедро дает в долг? Верно, за этим кроется мерзость!».
– Но откуда я возьму эти колдовские заклинания? – спросил лавочник.
– Не стоит беспокоиться, – возразил Цзи Дан, – я ведь как раз занимаюсь этим делом и спишу для тебя со свитков некоторые заклинания, вроде тех, которые позволяют оживить мертвое мясо или ловить рыбу без помощи крючков и сетей.
– А если меня будут пытать, – возразил Цуй Ань, – наверняка немало придется вынести!
– Ну, если тебе твоя шкура дороже тысячи лан, – возмутился сыщик, – тогда нечего и разговаривать. Конечно, придется немного потерпеть, однако я замолвлю словечко, чтобы тебя били несильно. Притом же раскрывшему это дело полагается награда, и я обещаю, что тебе перепадет не менее пятисот лан.
Словом, так они проговорили весь вечер, и в конце концов сыщик уломал Цуй Аня.
А все дело было в том, что Чжу Инсян, рассерженный медленным ходом расследования, уже не раз высказывал порицание сыщикам Цзи Дану и Ши Чжену, занимавшимся этим делом, и в конце концов установил для них предельный срок в десять дней.
В условленный день Цуй Ань, запасшись подарками, отправился в поместье Фань Гоуфу, наплел всякие небылицы о скором возвращении двоюродного брата и попросил отсрочить выплату долга всего на пять дней. Фань Гоуфу согласился. Цуй Ань переночевал в усадьбе. Утренние часы они провели в дружеской беседе, и Цуй Ань, в восторге от того, что все так хорошо удалось, поспешил в город. В рукаве его халата был спрятан небольшой свиток различными колдовскими заклинаниями.
Теперь надо сказать, что поместье Фаней отстояло от окружного города на сорок ли, и дойти пешком до уездной управы за один день было, конечно, нелегко, тем более что Цуй Ань вышел из поместья далеко после полудня. Племянник наставлял его, чтоб он непременно шел к самому начальнику, нигде не задерживаясь. Но Цуй Ань был полон самых мрачных мыслей относительно испытаний, ожидающих его в управе, непрестанно вздыхал и шел медленно. Нельзя сказать, чтоб земля так и горела под его ногами. Ведь управа – это такое место, в которое войти через восточные ворота гораздо легче, чем выйти через западные.
Словом, к вечеру он пришел в уездный городок Иньфу, расположенный на полдороге, и решил там заночевать. Он зашел в харчевню у городских ворот и попросил подать ему мяса и вина. Он пил одну чашку за другой, и готов был заплакать при мысли о мучениях, которые нынче должен вынести человек, решившийся не отдавать богачу свои деньги.
Когда ему принесли мясо, Цуй Ань уже основательно напился, и был в самом мрачном состоянии духа. Все в жизни доставляло ему огорчение. Он ткнул палочками в принесенное мясо и закричал:
– Как тебе не стыдно говорить, что это баранина! Это же собачатина!
Хозяин обиделся и возразил:
– Если б это была собачатина, я бы так и сказал, какая разница? Но это постная баранина.
Слово за слово – поднялся скандал. Тут Цуй Ань вспомнил, что у него в рукаве есть свиток с волшебными заклинаниями, и что среди этих заклинаний есть такое, которым можно оживить вареную тварь.
