– Баулин? – вступил в беседу Ид Харш. – Знакомая фамилия. Ваши родители, случаем, не из желтых плащей?
И снова взгляды кружка устремились на Ирвелин.
– Нет. Но моя мама в молодости была достаточно известной балериной. Агата Баулин.
– Ах Агата! – отозвалась женщина с длинной косой. – Конечно знаю! Помню с ней спектакль «Тихие морозы Дюр». Прекрасная танцовщица!
– Приятно слышать, спасибо, – Ирвелин неуклюже изобразила что-то, напоминающее поклон.
– Никогда не увлекался балетом, – невозмутимо произнес Ид Харш, продолжая глядеть на Ирвелин с подозрением. Ирвелин не нашлась чем ответить настырному граффу, и, к ее счастью, в разговор снова вступила милейшая женщина с косой.
– А вы, Мирамис, если я правильно расслышала, – флорист? Цветочных дел мастерица?
– Верно, – расцвела в улыбке Мира, и все взгляды переметнулись с Ирвелин на нее.
Воодушевившись вниманием столь почтенного окружения, блондинка принялась в красках рассказывать о прелестях своей профессии. Она эффектно жестикулировала, с блеском в глазах отвечала на вопросы и, нырнув в кураж с головой, совершенно позабыла о притаившейся рядом Ирвелин. Детектив Ид Харш к теме флористики энтузиазма не проявлял. Он пил из стакана что-то крепкое и искоса наблюдал за Ирвелин. Заметив это, отражатель воспользовалась моментом и оставила Миру покорять интеллигенцию без ее участия, тихо шмыгнув за официантом с закусками. Тот джентльмен с тростью не лукавил – тарталетки и вправду оказались вкусными. Ирвелин набрала их в охапку и поспешила в западное крыло.
Зал перед ней расширился. Белоснежная лепнина на потолке местами облупилась, рамы у зеркал выцвели, но Ирвелин разглядела в этом одну сплошную архитектурную мудрость. Люди вокруг мало интересовали ее, а она, в свою очередь, мало интересовала этих людей. Бесценное взаимное равнодушие. Официанты-эфемеры со свойственной им прыткостью раздавали гостям шампанское; гости приема пили, беседовали, обменивались претенциозными улыбками и пропускали мимо одинокую фигуру с охапкой тарталеток.
Прислушиваясь к оркестровой музыке (фа мажор, конечно), Ирвелин дошла до заветного места – хранилища реликвий. Здесь ее окружили лица королевской семьи, изображенные на красочных полотнах. Тут и там стояли стенды с разными драгоценностями, но внимание Ирвелин приткнулось лишь к одному. В центре экспозиции стоял стеклянный куб, внутри которого хранился знаменитый белый камень. Его золотистое свечение отбрасывало на полотна блики, а неровные грани сохраняли тени, придававшие камню всевозможные оттенки белого.
Увидеть Белый аурум своими глазами – честь для граффа, и Ирвелин захотелось ощутить ее в полной мере. Она подошла ближе и остановилась в метре от куба. Золотое свечение завораживало, и Ирвелин простояла словно под гипнозом не меньше минуты, пока ее оцепенение не прервал мужской голос.
– На фотографиях он выглядит куда солиднее, тебе не кажется?
Это был Филипп. Он подошел сзади и произнес свои слова громче положенного, из-за чего схватил недобрые взгляды от блуждающих рядом граффов. Дождавшись, когда они отойдут, он шепотом добавил:
– Порой наша преданность своей культуре переходит в паранойю. А, господин Кремини, приветствую!
Поодаль от куба с Белым аурумом стоял графф в мундире бирюзового цвета с отливающими серебром эполетами; его белесые волосы забавно топорщились вверх, составляя компанию своему носителю по стойке смирно. Этот графф был не кто иной, как дворцовый отражатель. Ирвелин читала о них. Помимо высокопробного стекла все сокровища королевства охранялись отражателями, чей дар при высокой степени ипостаси защищал артефакты не хуже титановой плиты. Мужчина-отражатель коротко кивнул Филиппу и продолжил нести свою службу в полном сосредоточении.
