Повесть о Шурочке - страница 14

Вошла Наташина мама: «Няня, сейчас Шевченко принесет сундучок, знаете, кованый, который пойдёт к Елизавете Романовне (это тётя Лиля) в Петербург. Туда на дно уложите, пожалуйста, аккуратно кукол. Наташа велела всех-всех взять. Только куклу-учительницу не надо. Можно её отдать куда-нибудь. А шкафчик и все платья упакуйте в картонную коробку из-под моих шляп. А сверху в сундучок уж я сама уложу свои вещи». И ушла.

«Ну вот, наша судьба решилась: «на спячку», – заявил Мяка. Ну и хорошо. В этом славном доме останемся. Вот уж высплюсь на славу! А проснёмся, поболтаем-поболтаем и опять уснём».

«Да, – подумала я, – это не в отдельных коробках привязанными лежать, как в мастерской да в магазине, здесь будет веселее всем вместе. Интересно, какой это сундучок?»

И вот увидели. В жизни не видала больше никогда такого. Представьте: Шевченко приносит тяжёлый, хоть и пустой, сундук, кованый, значит весь покрытый железом, рисунком отделанный.

Няня к нему… да никак открыть не может. Заперт, да и скважинки, куда ключ вставляется, нет. Входит Наташина мама: «Вы удивлены? Как в него попасть? А он с секретом. Вот смотрите!»

Нажала в одном чуть заметном по пятнышку месте в крышке. И тотчас отпрыгнул кусочек железа, и там в щели лежит ключ. Вынула его мама, потом в другом месте, уже в стенке, ещё нажала незаметное пятнышко – открылась скважина для ключа. В неё она вставила ключ и повернула – раздался красивый звон, так что мы вздрогнули. И крышка открылась. А внутри сундучок отделан синим бархатом. И это ещё не всё. У крышки тоже свой секрет. Она двойная. Нажмёшь пальцем там, в бархате, одно пятнышко, и тотчас откидывается часть крышки внутри. А там уже лежат сложенные бумаги, которые надо хранить, разные важные документы, ценные бумаги, медали, награждения по службе, что капитан получил и даже его папа – всё хранится, чтобы дети знали про отцов, дедов. А потом ещё туда Наташина мама положила драгоценности старинные, чтобы, как в музее, хранились.

Вот в какой важный сундучок нас положили. Закрыли крышку, ключ опять с музыкой повернули. Ну, наверно, в щель обратно убрали, и скважинка, слышим, захлопнулась…

«Спите, куколки… – говорит няня. – Не скучайте, до новой встречи! Бог даст, увидимся!» – «До свидания, до свидания!» – кричали мы, но нас, как всегда, не слышали. Скоро мы заснули.

Кованый сундучок, в котором мы спали, время от времени открывался. Что-то из него брали, что-то другое на смену положат, но нас не трогали и не вынимали. А мы ждали… И ждали мы в Петербурге, у тети Лили. Туда ведь отвезли наш сундучок.

Мяка что-то считал, соображал, раздумывал, прикидывал и вдруг объявил, что прошло ни много ни мало, а двадцать лет нашей спячки. Я не поняла, что это значит, да мне все равно спится хорошо. Когда откроют сундучок, проснемся, поболтаем и опять уснем… «А годы идут», – скажет Мяка. И я опять не понимаю, что такое «годы», и куда они идут. Надо подумать: ведь поняла (потому что сама видела), что дети растут, взрослые изменяются, а розочки вянут, а потом пропадают. Может быть, и это когда-нибудь пойму.

И вот наступили в жизни перемены.

Что нас в сундуке куда-то везут, мы, конечно, почувствовали, и что из одного экипажа в другой переносили. Потом по стуку колес Мяка определил, что в поезде едем. «А раз в поезде, значит, в другой город, – говорит Мяка. – Соображать надо».