Взрослые только-только почувствовали, что начинается лето, а они уже ходят мимо с речки – чёрные, даже с каким-то сизым налётом, светлые волосы выгорели на солнце.
В Женином дворе чёрненькая одна Галя, остальные белобрысые, курносые, с обгоревшими носами и веснушками во всё лицо.
В одиннадцать часов солнце раскаляет землю. Двор пуст. В комнате закрыты окна, и зелёные ставни прикрыты – только так можно сохранить с ночи хоть каплю прохлады.
На свежевымытом полу одеяло: здесь не так жарко.
Женя лежит и читает. Никто не заметил, когда это началось, но теперь её невозможно оторвать от книжки.
Только в шесть-семь вечера двор оживает. Выходят все его обитатели, и взрослые – со стульями, со скамейками, – и дети, особенно шумные после дневной жары.
И Женин смех звенит на весь двор.
В августе она забрела в школу. Там шёл ремонт, пахло краской, мел на полу. В коридорах и даже во дворе стояли парты. Когда она вышла из школы, за нею на асфальте остались белые следы.
А первого сентября школа блестит свежевымытыми полами, партами, празднично сверкают стёкла – начинается новый учебный год.
И снова светлый круг от оранжевого абажура лежит по вечерам на столе, на Жениных тетрадках.
– Лёня, пришла «Пионерская правда?»
– Нет ещё.
– Покричишь мне тогда?
– Хорошо!
Через полчаса снова:
– Лёня, Лёня!
– Что?
– Пришла?
– Да нет еще!
И вот, наконец, почтальон. Никогда его не ждали с таким нетерпением. «Пионерская правда» печатает «Тимура и его команду».
– Ну, что там дальше?
Страничка проглатывается за несколько минут.
– Опять закончилось на самом интересном месте, – вздыхает Нина.
Начало другой книги было спокойное, медленное: «Семинария занимала здание старинного доминиканского монастыря, и двести лет тому назад его двор содержался в строгом порядке…»
Женя примостилась возле окна с плотно замороженными стёклами. Свет проходил сквозь них и падал в комнату уже потускневшим. Доносились голоса из коридора, неясный шум с улицы.
«…Подумай хорошенько, прежде чем решить… Для меня это сделай, для умершей матери твоей…»
Через несколько страниц Женя уже не слышала ни голосов, ни шума с улицы, ни даже голоса тёти Клавы, которая звала её обедать.
– Женя, сколько можно тебе говорить? Совсем задурила себе голову этими книгами! Уроки-то сделала?
– Да, сделала… Сейчас…
– Иди-иди, успеешь дочитать, никто у тебя книгу не отнимает!
Обед проглатывается в один миг, и снова Женя не может оторваться от книги до вечера, и вечером…
Она берёт книгу с собой я школу. Кончилась первая перемена, Женя не может, просто не может спрятать книгу в парту.
«Овод стоял и с улыбкой смотрел им в глаза. Карабины тряслись в их руках.
– Я готов, – сказал он.
Лейтенант сделал шаг вперед. Он дрожал от волнения. Ему ещё никогда не приходилось командовать при исполнении приговора.
– Готовься! Ружья на прицел! Пли!»
Слёзы выступают на глазах, капают на страницу. Женя смахивает их и продолжает читать.
– Женя, что случилось? Почему ты плачешь? – останавливается возле неё Надежда Михайловна. – Тебя обидел кто-нибудь?
– Нет…
– Дай мне книгу. Никогда не ожидала, что ты будешь читать на уроке! «Овод»… Рановато тебе читать такие книги. Хотя, нет и взрослого человека, который бы не плакал над ней…
Снег падал и падал всю ночь огромными хлопьями, и весь день, и снова ночь, и утром. Он был настоящий – густой, плотный.
– Сухой ещё, – с сожалением говорит Коля.
– Ничего, день-два, слежится, – успокаивает его Лёня.
