– Ничего, – кивнул Охрименко.
– Просят из кадров распечатать заявление. Мол, у них принтер не работает.
– И? – кивнул профессор, ощущая уже приходящее спокойствие.
– У нас-то принтер работает, – лепетала ассистентка, – но бумаги нет. У вас найдется пара листиков?
– Да, конечно, – ответил Охрименко, наклонился над стопкой бумаг и достал дару чистых листов, – есть немного.
Он протянул ассистентке листы и чуть не рухнул. «Есть немного» – он сказал эту фразу! Анна произнесла это «есть немного» десять секунд назад! Откуда она знала? Он посмотрел на нее.
– Все в порядке? – произнесла ассистентка, взяв листы в руку и посмотрев на бледное лицо профессора.
– Да… – ответил он, стараясь дышать глубоко и медленно. – Да, Юль, все в порядке.
Анна улыбалась и с любопытством наблюдала за Охрименко. Ассистентка вышла, закрыв за собой дверь.
– Видите, – снова изображая наивного ребенка, прошептала Анна. – причина и следствие.
– Что? – бледный доктор старался понять ее.
– Вы ведь чашку опрокинули, когда листочки искали для вашей секретарши? Странно, что чашка упала раньше, правда? Сначала следствие, а потом причина. Очень любопытно, профессор!
– Иди, Анна, – произнес доктор, наклонился, поднял чашку и поставил ее обратно на стол.
Анна не сдвинулась с места, все так же продолжала сидеть и с улыбкой смотреть на профессора. Нельзя было сказать, что в улыбке этой присутствовал злой умысел. Это не наглая ухмылка, как могло показаться, это вовсе не насмешка. Охрименко понимал – это было умиление. С подобными улыбками взрослые люди наблюдают, как их дети пытаются сделать что-то серьезное; взрослые точно так умиляются, когда их детишки стараются говорить о каких-то важных вещах. Но он авторитетный доктор, а она больная пациентка.
– Анна, ты можешь идти, – повторил профессор.
– Ладно, – медленно и осторожно ответила она, – прошу, конечно, прощения… Но чашку вы поднимать будете?
Профессор нервно повернул голову и из его груди невольно вырвался тихий, короткий крик. Чашка по-прежнему лежала на полу, хотя доктор четко помнит, как несколько секунд назад он поднимал ее и ставил на место!
– Что?.. Как это?.. – тихо произнес Охрименко, несколько раз сжимая ладонь в кулак и разжимая ее, все еще ощущая на ладони холодок от чашки, которую несколько мгновений назад он поднимал… Или не поднимал?..
– Что-то случилось? – холодным и наигранно обеспокоенным голосом произнесла Анна. – Доктор, с вами все в порядке?
– Как? Я… – он продолжал смотреть то на чашку, то на Анну и шепотом произносить несдерживаемые вопросы, ощущая, что либо сходит с ума, либо не контролирует собственное сознание, что собственно суть одного и того же.
– Доктор? Все в порядке? – повторяла Анна с нескрываемым артистизмом.
Профессор откинулся на спинку кресла, расслабился и закрыл глаза. Сердце сильно билось в груди, руки немного немели. Он сделал глубокий вдох, затем быстрый выдох. «Не хватает только словить инфаркт, – подумал он, – гнать к черту мысли обо всем этом. Мне не нужен сейчас сердечный приступ». Собравшись с духом, он спокойно ответил:
– Да-да… Все хорошо.
– Точно?
– Да.
Он открыл глаза. Перед ним сидела Анна и продолжала улыбаться, разыгрывая тревожность. Чашка стояла на столе, значит, он все-таки поднимал ее. Охрименко окончательно перестал понимать, что происходит, но начинало проходить ощущение вторжения, словно кто-то влез в его рассудок и все там напрочь перепутал. Позволить нервничать и думать о своем сумасшествии он не мог.
