Здесь не было ни травы аруны, ни захватывающей мудрости Бахрама. Какой-то вольный дух гулял в этих простых комнатах, здесь истина была как будто нагой, без белых жреческих одежд и римской бронзы и блеска. Елена быстро накрыла стол, принесла простую еду, фрукты, вино, много вина. Потом ушла на полчаса, пока мы подкреплялись, и появилась с подругами, одна лучше другой, – это подтвердил потом и Лонгин, поскольку я к тому времени уже захмелел от первой чаши вина и мне всякая молодая женщина показалась бы желанной.
Бахрам и Лонгин недолго ещё сидели с нами. Выпив ещё и попрощавшись с хозяевами и со мной, поскольку Мосох и Елена категорически отказались меня отпустить, да я и сам вовсе не спешил никуда, они ушли, и я даже не помню, увели ли они с собой хорошеньких подруг Елены. За столом рядом со мной, с обоих сторон, сидели ещё две ее подруги, а Мосох с Еленой сидели напротив и время от времени понемногу подливали всем терпкое и крепкое вино…
В ту ночь в одной из комнат дома Мосоха сбылись все мои желания. Домой я пришёл только на следующий день, к обеду. Мать сказала, что стоило мне пойти к дикарю, как я и вести себя стал по дикарски. Оказывается Лонгин вчера по дороге в преторию зашёл к моим родителям и предупредил, что я приду от Мосоха не раньше утра, но я пришёл все же только к обеду. Я подумал, что сказал бы на это Мосох, и решил, что он бы только улыбнулся.
Глава 2. Избрание
Приближался иудейский праздник, второй великий после пасхи, на пятидесятый день от нее. Дней за пять до него утром я встретился ещё раз с Бахрамом, Мосхом и Николаем Антиохийцем, о котором говорили мне Пётр и Иоанн. Николай передал нам приглашение Петра на собрание всех учеников Иисуса. Вот это да! Я уже считался учеником Иисуса! Я спросил, не ошибся ли он насчет меня, ведь я всего лишь пять дней как знаком с ними, и сам ещё вовсе не уверен, что понимаю даже начала Его Учения? "Все так, – отвечал Николай, – но на тебя указал Сам Христос, и ты был последним, на кого Он указал. Так считают Апостолы. Твое дело, принимать ли приглашение, но они считали себя обязанными передать его".
Задумчивый шёл я домой. Конечно, ничто не обязывало меня идти на их собрание. Я видел чудо, только этого я и хотел сначала. А сегодня вечером я собирался идти к своей рыжей Летиции, подруге Елены. Но я чувствовал также, что в моей жизни произошёл какой-то перелом. Наверное, отец с его рассказами о древних жреческих книгах, и мать с ее верой в чудеса подготовили меня к этой встрече. За обедом я все рассказал им. Мать выжидательно посмотрела на отца. Он молчал. В это время раздался стук в дверь, – пришёл Лонгин.
– Вот что, Лонгин, брось-ка монету, какая у тебя? – спросил отец.
У него оказался золотой динарий с императором Тиберием и с десяток простых драхм.
– Бросай золотой, Лонгин. Если упадет Тиберием вверх, не советую тебе, Рем, ввязываться в эту историю. Если же мы не увидим лик нашего Тиберия, иди.
Лонгин, ещё не поняв в чем дело, высоко подбросил монету. Звонко шлепнув по столу, она покрутилась и осталась стоять на ребре! Значит, выбор оставался за мной, и отец тут же подтвердил это, и Лонгин сказал, что это должно быть так, и спросил, о чем бросали жребий. Я рассказал ему, и добавил, что Тиберий, надо думать, и не слышал ничего о каком то распятом Иешуа из Назарета, а если и услышит, то наплевать ему на эти иудейские примочки и прибабахи. Не так ли давно и мы все так думали про всю эту историю с Галилеянином? Я склонялся к тому, чтобы принять приглашение Петра. Я видел чудо и, может быть, увижу ещё, – для меня самого это был наверное главный аргумент.
