В зале оживились, сумма была немалая, а затем раздались сразу несколько голосов, – Лев Антоныч! Заломай топтыгу!
Сидевший рядом со старшими сыновьями в третьем ряду, он отрицательно покачал головой. Тем не менее, желающий нашелся. Им оказался забойщик с шахты «11-Рау» Боровик. Верзила ростом за два метра, с мощным торсом и мускулистыми руками. Пройдя вразвалку по проходу, поднялся на сцену, – я желаю!
– Поприветствуем героя! – прокричал в зал шпрехшталмейстер, а когда аплодисменты стихли, увел того за кулисы. Через несколько минут Боровик появился снова, одетый в борцовское трико. Ассистенты подвели к нему медведя, схватка началась. Несколько минут, как и прежде оба топтались по сцене, забойщик гнул зверя, вроде получалось.
– Петро, дави с него глину! – поддержали из зала, тот, с налившимся кровью лицом, усилил напор. В ответ медведь, заурчав, притиснул соперника к себе, он вскрикнул. Борьба закончилась. Человек, раскинув руки, лежал на сцене, ассистенты увели начавшегося злиться зверя. Боровик, мотая головой, поднялся и тоже ушел за кулисы. Болевший за него зал разочарованно вздохнул
– Запомните, хлопцы, человек медведя побороть не может, – сказал Лев Антонович сыновьям.
– А как же тот, что был первым? – спросил Колька.
– Гэта для затравки. Зверя научили поддаваться своим и ломать дурней.
Спустя еще неделю, на «Двадцать первой» шахте, расположенной за поселком в сторону Павловки случилась авария. В ночную смену там шла «посадка»* лавы, завалило бригаду. В такие отбирали наиболее отчаянных горняков, работа была смертельно опасной. Когда часть лавы отрабатывалась, и давление на пустое пространство усиливалось, посадчики в темпе убирали там крепь и быстро выбирались в промштрек. На этот раз не успели.
Через час у освещенной фонарями нарядной было полно народу. У многих на шахте работали отцы с братьями и мужья. Рядом со стволом стояли карета скорой помощи и автобус ВГСЧ*, под землей разбирали завал спасатели.
К утру наверх поднялась клеть с ними, в толпе разнесся слух, что пробиться к похороненным заживо, нет возможности. В нарядную, где заседал штаб, тут же оправилась группа старых горняков, в том числе Колькин бригадир Лушин и отец. Хотел было присоединиться, но его прогнали.
Там добровольцы заявили, что сами спустятся под землю, заменив спасателей. Их начальник возражал, но штаб дал согласие. Во второй половине дня на гора выдали посадчиков. Трех живых тут же увезли в больницу, еще двоих в морг. Заголосили жены погибших, народ стал расходиться.
– Как вам это удалось? Ведь у спасателей не получилось? – спросил Колька отца с Лушиным, когда вместе возвращались домой.
– Они Никола, шли в обход, а мы пробились напрямую, прорубив гезенок*, – устало ответил бригадир.
– Страшно было?
– Тольки дураки не баяцца, – хмуро взглянул на сына Лев Антонович.
После майских праздников (шел тридцать девятый год) Кольке домой принесли повестку, явиться в горвоенкомат. Такую же получил двоюродный брат Володька и еще несколько ребят с Краснополья.
Явившись к указанному времени, узнали – их призывают в армию. На следующий день прошли медицинскую комиссию всех признали годными и распределили по командам. Колька оказался в семнадцатой (артиллерийские войска), Володька в двадцать четвертой – кавалерия, а Витька Провоторов загремел на флот.
Кто-то из остряков тут же выдал поговорку
Лентяй в артиллерии, хвастун в кавалерии,
