– Ходу! – бросил Колька брату, на последнем дыхании вломились в вишенник. Друзья ждали там. Объездчик между тем встал, взгромоздился на коня и, погрозив на прощанье плеткой, ускакал.
– Ловко ты его, – утер рукавом потный лоб Васька. – Я бы так не смог.
Вернувшись домой, старшие братья позвали младших, вывалив на стол добычу.
– Ух ты! – выпучили глаза и с удовольствием зачавкали ртами.
Наступил июль, а за ним август. Степь выгорела от жары, в садах дозревала антоновка и чернослив. Погреб, наконец, закончили, обложив стены диким, камнем и настелив дубовый потолок на отрезках старых рельс, Внутри устроили закрома для овощей, над ними ляду* с толстой крышкой и надежной лестницей. Чтобы зимой погреб не промерзал, а весной не пропускал талую воду, сверху утрамбовали глиной и обсыпали землей.
В конце месяца накопали десяток мешков картошки, просушив и ссыпав в закром, засолили по бочке огурцов с помидорами, а первого сентября начались занятия в школе.
Колька учился неважно, в основном на тройки, зато был первым в классе по физкультуре и военной подготовке. Пробегал стометровку за двенадцать секунд, дальше всех бросал учебную гранату, крутил на турнике «солнце». Мог с закрытыми глазами разобрать винтовку Мосина, метко стрелял из малокалиберки по мишеням. Иногда с ближайшим другом и таким же бузотером, Витькой Проваторовым сбегали с уроков и, прихватив «монтекристо», охотились в убранных полях на диких голубей.
Подбив пару, сворачивали им головы, ощипав, выбрасывали внутренности, ополоснув в ручье запекали в глине на костре и с удовольствием съедали.
– Ну как тебе? – вытирал о траву руки Колька.
– Лафа, – облизывался приятель. – Жаль без соли.
Накануне ноябрьских праздников, Лев Антонович, решил заколоть кабана. Были у него они всегда отменные, не подкачал и этот, набрав пудов двадцать. Многие в Краснополье для такого дела приглашали «ризныка», но он всегда колол лично. Жена и старшие братья помогали.
– Гэтага будешь забивать ты, – сказал накануне Кольке.
– Хорошо, – внешне спокойно ответил сын, хотя внутренне напрягся. Зарезать кабана не шутка. Если с первого удара не попасть в сердце, может вырваться и покалечить. Крови не боялся, по просьбе матери не раз рубил головы петухам и курам. В этот раз все было много серьезнее, но был уверен – справится.
За сутки до забоя «ваську» прекратили кормить, давая только воду, он злобно похрюкивал в загородке, а на следующее утро приготовили все нужное: Лев Антонович наточил австрийский штык, когда-то принесенный с фронта, к нему еще нож с топором и устлал сеном часть двора между хатой с сараем; Варвара Марковна вскипятила на печи в летней кухне два чугуна воды, а Колька с Алексеем навертели десяток жгутов из заранее припасенной ржаной соломы, отложив в сторону.
Потом Додика, отстегнув цепь от будки, отвели в сад и привязали к груше. Открыв загородку, борова, выманили из сарая на сено во двор крупным буряком, и как только начал им хрустеть, захлестнули на задней ноге крепкую веревку.
– Готовы? – покосился батька на стоящих рядом Кольку с зажатым в кулаке штыком и Алексея. Те решительно кивнули.
В следующий миг последовал рывок, кабан опрокинулся на правый бок, навалились сверху, и Колька по рукоятку вогнал ему лезвие под ребра, попав точно в сердце. Жертва истошно завизжала, пытаясь освободиться, через секунды визг перешел в хрип. Подергавшись, затихла.
