Повесть Января - страница 6

– Вас-то за что? На вас же никто не работал… Две лошади всего! Какие же вы кулаки?

– А кто это решает?! Кулаки, не кулаки… Совет крестьянской бедноты! А это знаешь кто? Алкоголики и лентяи. Он вчера под забором валялся, перешагивали через него. Работать не работал, а то, что было из дома, пропил уже. А сегодня приходит в кожаной куртке с бумагой, и кодла с ним. В амбар лезет, кур по головам считает. Ты ему слово поперек скажешь, он тебя в кулаки и запишет. А после него никто разбираться не будет. Солдаты придут, в вагоны погрузят и в Сибирь отвезут.

– И что? Пришли?

– Пришли.

Нам повезло еще, сюда отправили. Тепло тут. Мы здесь уже не крестьянничали, конечно. На фабрики пошли, на заводы, я – на стройку, машину научился водить грузовую, полуторка была у меня. Война началась, и меня водителем взяли. Опять повезло. Из пехоты мало кто выжил, кто с первых-то дней.

– Ты снаряды возил?

– И снаряды, и хлеб… В Ленинград по Ладожскому озеру.

– Да ну!

– Да… Туда хлеб, оттуда уже снаряды. Ленинградцы для фронта снаряды делали. Заводы работали у них в блокаду. Два месяца туда-сюда ездил, потом осколком дверь пробило, в бедро ранило, опять повезло, вишь ты!

– Чего же тут – повезло, дядя Миша?!

– А сантиметров пять в сторону кишки б порвало, али еще чего оторвало.

Дядя Миша широко улыбнулся и, глядя на мою реакцию, тихо засмеялся. Смеялся он очень заразительно. Я тоже захихикал осторожно, тема-то серьезная, уместно ли? Тогда дядя Миша прибавил звука, и скоро мы хохотали уже так, словно нам показали клоуна в цирке.

Но тут дважды коротко дунул сигнал. К мастерской подъехал грузовик, и местные рабочие сгрузили с него кривые железки. Это была новая работа, о которой меня предупреждали еще на прошлой неделе, детали тренажеров под покраску. Железок было много, и это совсем не радовало.

Ночью мне снова приснился тревожный сон, подручные Доктора Же пытались меня схватить. И так всю неделю, каждую ночь я бегал, скакал и прятался. Утром вставал тяжело… А на работе окрашивал тренажеры – и неделя выдалась неинтересной и грязной. А где-то в четверг или пятницу я столкнулся со старой знакомой, и эта встреча что-то смутила во мне: что-то, что привыкло к этой работе, к этому ритму, к этим делам и обязанностям; что-то, что убеждало меня, мол, это временная жизнь и потом начнется иная; но что не имело никакого плана действия, а просто жило, терпело и снова жило, а денечки всё тикали…

Дверной звонок проверещал заливистой птичкой: «Чиричичив-чив-чив-чив-чив-чив-чиф-чиф-чиф-чиф!»

Часы показывали девять утра.

– Кто там?

– Телеграмма, – ответил женский голос.

Я открыл.

– Распишитесь!

Почтальонша с белой крысой на плече сморщила в неудовольствии нос (я вышел в одних трусах).

– Придется заплатить за поздравительный бланк!

– Зверь у вас какой интересный, – сказал я, чтобы хоть как-то стушевать свою наготу.

– И ничего это не зверь! Просто дома не с кем оставить, вот и работаем вместе. Папаша – сволочь, где-то шляется! Мы уж и забыли, как он выглядит. А одна дома она боится. Вот и ношу на работу – работаем с ней вместе. В садик ведь нас не берут, потому что мы не прописанные.

Почтальонша ещё немного поговорила; я покивал, сунул ей мелочь. Она развернулась и пошла. Я захлопнул дверь.

(!)

Стоп!

Со спины она была сущая моль. Два больших прозрачных крыла…Я успел их «сфотографировать», но образ только теперь «проявился».