– Бегали, – задумчиво кивнула Серафима…
– А я вот чего скажу, – вступил в разговор Осип, – ты, Никита, давеча хоть и складно говорил о том, как немец и Иван в наступление ходили, а только не потому мы победили. И потому, конечно, но главное в том, что он нашего солдата не уважал. За человека не считал. Вот тут у него главная промашка и получилась…
– Бог в помощь! – подошел дед Никишка. – А я слухаю, наверху топоры тюкают, ну, думаю, кто же это там строиться затеял… А вы тут Серафимины хоромы ладите. А это кто такой будет, что-то не признаю? – уставился дед на Никиту.
– Жених, дедушка, свататься приехал, – засмеялся Никита, – отдадите за меня Серафиму?
– Это ещё посмотреть надо. К ней ведь и не такие подкатывались, да от ворот поворот получали. – Дед Никишка пошмыгал носом, посмотрел на работу мужиков и пошел на завалинку к Серафиме.
– Здорово живешь, Серафима.
– Здравствуй, дедушка,
– Все куришь?
– Курю.
– А кто это?
– Однополчанин. Вместе воевали. Никита Боголюбов.
– Женатый?
– Да.
– А чего он?
– Шутит.
– Так-то мужик видный.
– Видный.
– Я еще давя его приметил, как вы с рыбой от реки шли.
– Что в городе не гостили?
– А чё гостювать, – нахмурился дед Никишка,– суда еще не было. Отвез ребятишкам гостинцев, да и домой… А я к тебе, черемухой разжиться. Старуха животом мается, так к тебе отправила. Может, дашь?
– Дам. У меня её с прошлого года ещё три банки стоит.
– Будь ласка, дай, как-нибудь сочтемся.
Серафима сходила и принесла деду черемухи.
– Слышь, Серафима.
– А?
– Эта… заноза, говорят, опять тебя поносила.
– Да бог с ней, – отмахнулась Серафима.
– Горбатого, видно, могила исправит, – удивился дед Никишка. – И чего ей ещё от тебя требуется? Мужа сманила, дочери начисто лишила, а все ярится. Чудно… Говорят, оркестр из района заказала.
– Зачем?
– А шут его знает. Теперь вроде бы всех при музыке хоронят, вот и она захотела. Конечно, денег много надо, да у нее-то их куры не клюют. Сама-то пойдешь?
– Пойду.
– Сходи. Пусть еще немножко побесится.
– Да я ведь не потому пойду…
– А и потому тоже сходи, – строго сказал дед Никишка, – пусть не располагает, что она тебя вконец одолела… Поясница ноне болит, с самого утра так и ломит, к дождю, что ли?
– По радио не говорили.
– Так они потом скажут.
– Не надо бы его сейчас.
– Знамо дело… Ишь, куют мужички. И Осип не пьяный… Сколько Матвею-то сполнилось?
– Пятьдесят седьмой пошел.
– Молодой ишшо.
– Нестарый.
– До моих годков-то жить да жить.
– Что делать, она не смотрит на годы.
– Не смотрит. Я вот зажился, а ничего, бог милует.
– Живите.
– А то, поживу еще годков пять. Ну, ладно, Серафима, спасибо за черемуху. Пойду старуху лечить. Чего надо – прибегай.
– Прибегу.
– Покурите, мужики, замаялись, – задержался дед Никишка у калитки.
– Нанимай нас, дедушка, мы тебе дачу отгрохаем. – Никита ловко поддел ломиком столбик и, довольный, посмотрел на деда.
– Вас найми – не расплатишься. Только напоить – Амура не хватит.
– А мы щелбанами возьмем, не дорого.
– Так я ведь не поп, – нашелся дед Никишка, покхекал от удовольствия и не спеша направился домой.
– Слышь, Никита, – повеселел Осип, – давай уж заодно и этот… ну, сортир что ли, отшаманим.
– В один момент.
– Осип, – окликнула Серафима, – а ты бы Мотьке ограду-то все-таки отремонтировал, а?
– Сделаю, – пообещал Осип.
– Так сделай.
– Ну, не сейчас же. Потом…
Уже сумерки опускались над Амуром и где-то далеко, за высокими сопками, вспыхивали и мгновенно гасли зарницы, когда Никита весело сказал:
