– Здравствуйте, этот экипаж идет в пансион господина Кнехберга? – обратился к незнакомцу Дмитрий.
– Да, – ответил тот и внимательно посмотрел серыми глазами на Лебедева.
Взгляд незнакомца будто посмотрел сквозь.
Дмитрий сел в экипаж и представился:
– Лебедев Дмитрий Иванович.
– Милославский Михаил Станиславович, – сказал попутчик.
Они покинули вокзал. Дмитрий не заводил разговоров с Милославским, а в основном смотрел по сторонам, разглядывал места, по которым ехал экипаж и лишь иногда бросал короткие взгляды на соседа. Все же любопытство заставило Лебедева остановить внимание на Михаиле Станиславовиче. С первых минут встречи Дмитрия привлекла его внешность. Она казалась не из здешних времен, но более всего поразил взгляд Милославского. Тот первый взгляд попутчика. Он будто смотрел сквозь человека, пронизывая подобно рентгену.
По левую руку от соседа на сиденье стоял несессер. Дмитрий внимательно разглядел небольшой чемодан по форме напоминающий куб. Он вспомнил, что и раньше встречал подобные саквояжи. Обычно в них перевозили письменные принадлежности: ручка-перо, набор запасных перьев, бумага, толстая тетрадь, чернильница и дополнительный флакон чернил. Дмитрий перевел взгляд на одежду. Милославский был закутан в долгополое пальто, словно боялся морозов, хотя климат вовсе не располагал к такой предосторожности. Попутчик сидел расслабленно, откинувшись на спинку и погруженный в свои думы, не обращая внимания на меняющиеся пейзажи, что застывшими картинами проплывали перед его глазами, не вызывая душевных откликов. (Так подумалось Дмитрию). Будто попутчик многие лета жил на земле, и взгляд запылился, стал безучастным к потоку жизни.
Правую руку Милославский положил на подлокотник, а левая держала трость с набалдашником в виде головы черного пуделя.
– Простите, а вы в который раз посещаете пансион? – прервал молчание Дмитрий.
– В третий, – и сосед вновь замолчал, явно не желая продолжать беседу.
Реплика прозвучала безвольно и тихо, будто попутчику трудно или не хотелось беседовать, словно голосовые связки забыли о своем предназначении.
Лебедев вновь продолжил рассматривать места, по которым проезжал экипаж.
Жилых построек стало меньше. Дорога спустилась вниз, где справа синело море.
Дмитрий не знал, нравится ли ему южное море. Он созерцал впервые бескрайнюю стихию, синее тело которой, покрытое рябью, переливалось на солнце. Лебедев не раз слышал от знакомых (тех, что бывали на побережье) восхищенные отзывы, пропитанные романтичными нотками с привкусами грусти и тоски об упущенном времени: ах, почему мы раньше не отдыхали на море? Кто-то был безразличен к природе: ну, вода соленная ваше море и все, река лучше, а море – волны ветер и что?..
Наконец экипаж остановился. Дмитрий перевел внимание на дом. Бледно-песочного цвета фасад, терракотовая крыша, окна-глаза, удивленно распахнутые, будто у юной кокотки, обведены ярко-желтой краской, крыльцо темно-вишневое с маршами слева и справа, без фигурных изысков балясины и перила, навес, парадная застекленная дверь.
Коляску встретили два человека. «Один из них, скорее всего, хозяин пансиона, – подумал Лебедев, – а другой – слуга».
– Здравствуйте, господа. Меня зовут Павел Аркадьевич Кнехберг. Конечно, мое обращение относится к вам, господин Лебедев, а с господином Милославским мы знакомы.
Михаил Станиславович не прореагировал на реплику: не улыбнулся, не кивнул в ответ. Он хмуро поглядел на дом, сошел молча с экипажа и проследовал внутрь. Дмитрий удивился Павлу Аркадьевичу, снесшему пренебрежительное отношение гостя. Лебедев поймал взгляд Кнехберга, глянув вопросительно, но хозяин пансиона то ли не понял, то ли не желал давать разъяснения. Он произнес:
