– Ничего, в том-то и дело, тебе и подобным тебе – ничего. Короче, мне пора, а там решай сама, что делать с ребенком.
Выложив на стол пару купюр из кошелька, Ева встала и попрощалась с подругой. Устремившись к выходу, она прокручивала в голове последнюю фразу Алёны – про то, что ей ничего не интересно и не нужно.
В автомобиле Ева достала было телефон, но тут же убрала его и поторопилась уехать с парковки, дабы не встретиться взглядом с подругой. Отчего-то Еве стало немного не по себе после разговора с Алёной, но не из-за того, что отправила подругу на аборт, а потому, что в очередной раз решила сумничать и съязвить. За такие моменты Еву не любили с детства, особенно когда она говорила правду в глаза. Это было и хорошо, и плохо, но чаще все же оборачивалось против нее.
Еве особенно помнился случай в детском саду, когда она на новогоднем утреннике сообщила рядом сидящей девочке, что Дед Мороз – это их переодетая воспитательница Антонина Климентьевна, тем самым доведя до слез ранимую Любочку в костюме снежинки. Конечно, Еве досталось от взрослых и взглядами, и цыканьем, и, возможно, неприятными фразами. Подобных случаев потом было много и в школе. К чему были все эти разоблачения, Ева не понимала тогда, но чувствовала, какой же она была злой и отталкивающей в таком еще юном возрасте.
Выехав на главный проспект, Ева посмотрела на указатели и вбила в навигатор свой домашний адрес, решив, что больше не хочет никаких встреч. В какой-то момент, стоя в небольшой пробке, она почувствовала боковым зрением взгляд, обернулась и увидела мужчину. Слегка улыбнувшись ему, Ева поправила волосы и отвернулась. После того как движение возобновилось, Ева все посматривала в зеркала на тот самый автомобиль, водитель которого так пристально ее разглядывал. Пути двух машин разошлись через несколько перекрестков, и Ева спустя десять минут въехала на территорию своего подземного паркинга.
Не выходя из машины, Ева все же взглянула на сообщения, скопившиеся за день на странице в социальной сети. Листая вниз, она глазами искала аватарку, которую невозможно было спутать с другими. Но оказалось, что тот, кому она тщательно готовила ответ, до сих пор не прочитал ее сообщение. Остальным отвечать не хотелось. Ева просто еще раз просмотрела их все: от каких-то скривила лицо, какие-то вообще сразу заблокировала. В блок можно было попасть за что угодно: за гифки с котятами, которые жутко раздражали Еву, за пошлость в словах, которые ничего обидного на первый взгляд не представляли, да просто за бурные фантазии подписчиков в комментариях к ее красивому телу. А можно было быть заблокированным по категории: задает глупый вопрос и сам же на него отвечает, некрасивый, старый, тучный, с фотографиями своих детей на странице, а в личку присылает член.
Руслан, с которым она встречалась днем по делу о проблемном участке, любил шутить по этому поводу: «Как там твои кнопочные дрочеры поживают? Не всех еще истребила, отправляя в бан?» Это было и смешно, и обидно, ведь среди этих сетевых писателей сидел тот, о котором Ева думала каждый день, но виду не подавала и никому о нем не говорила. И не зря, ведь дома ее ждал Андрей.
– Привет, я дома, – негромко произнесла Ева, входя в квартиру. – Есть кто живой?
– Все дома, – где-то в глубине помещения произнес мужской голос.
Ева отнесла в кухню пакет с пирожными, открыла холодильник, достала бутылку вина и направилась по коридору к своей спальне. Навстречу вышел ее сожитель в халате и домашних тапочках. Ева взглянула на него и произнесла:
