– Я думаю, что сегодня как раз подходящий день объявить о нашей помолвке, ты же помнишь? – приподняла она бровь, впиваясь в меня своим взглядом
– Конечно, – улыбнулся я, положив свою руку на ее. – Нужно только найти этот подходящий момент. В конце концов, папа убил много времени на подготовку выступления, – и договорив, я вплотную приблизился к Юри. Нас отделял всего лишь стол. У нее была приятная внешность, и она была явно в моем вкусе. Казалось, что мои родители позаботились и об этом для моего удобства. Глаза черные, не голубые. Это небольшое замечание навеяло в моей голове вишневый запах, который я почувствовал в том баре. Меня неприятно передернуло, но Юри, кажется, не заметила.
– Твой папа одержим гейшами, на дворе 21 век, и как твоя мама вообще позволяет ему столько времени проводить с ними? Надеюсь, они не спят…
– Юри, – одернул я ее. – Дела моей семьи тебя не касаются, а уж тем более моего отца.
– Ах, твоей семьи! – вскрикнула она, отшатнувшись назад. – Я ТВОЯ БУДУЩАЯ СЕМЬЯ, И МЕНЯ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ?
– Прекрати кричать, – но остановить ее было уже нельзя. Весь вагон, скорее всего, подслушивал за раскручивающейся драмой.
– Я жду уже пять лет, пять гребаных лет жду, когда мы поженимся. Но ты то и дело откладываешь. А сейчас ты говоришь, что я вообще и не семья тебе, – на глазах у Юри выступили слезы…
Мне стало неловко, что мое маленькое замечание так сильно задело ее. Юри всегда была крайне эмоциональной, но если ее обидеть, то этот концерт будет продолжаться не один день.
– Прости, я не хотел тебя обидеть, – прошептал я и притянул ее к себе за талию. – Я никогда не хотел тебя обидеть.
И в этот момент случилось то, что я больше всего не любил. Она зарыдала. Прямо в плечо пиджака. Тем временем в вагоне начинает играть мелодия, оповещающая о прибытии поезда в Осаку.
Стоит заметить, что за последние 24 часа две совершенно непохожие девушки испортили мои вещи.
Такуми [09:15]
Но испортила ее ты.
На этом сообщении я решила закончить наш нелепый диалог. Но перед тем как убрать телефон, я все же решила нажать на иконку с его изображением в мессенджере. На фото Такуми сидел в красно-бордовом кресле в черном костюме с белым паше во внутреннем кармане. Его асимметричная поза говорила о его уверенности, которая меня немного даже раздражала.
«Слегка симпатичный», – промелькнуло у меня в голове, но испугавшись собственной же мысли, поспешила выйти из приложения и наконец-то заняться делами из списка на сегодня.
Когда я вернулась домой, Лили все еще спала в той же позе, что я ее и оставила. Стараясь не разбудить ее, я старалась передвигаться по комнате на цыпочках, пытаясь бесшумно вытереть пыль со шкафов, которая успела накопиться за последние две недели. Казалось бы, обычное дело, но мне хотелось не оставить ни пылинки. Хорошо смочив губку в мыльной воде, я принялась чистить от пыли подоконник, на котором еще вчера я сидела, делая заметки в своем дневнике.
Уборка, как и написание текста от руки, позволяла мне трезво оценивать свои мысли и идеи. На следующей неделе защита выпускной работы. С одной стороны, я очень рада, что скоро все студенческие мучения останутся позади, но с другой стороны, мне было страшно думать о том, как же быть дальше: остаться в Японии или уехать обратно в Россию, где меня никто не ждет?
Время от времени я приходила к мысли, что можно было бы поступить в аспирантуру и продолжить свои исследования под крылом Сэкигути-сана, но это всего лишь снова оттянет муки выбора. Иногда мне казалось, что он относится ко мне как к нелюбимой дочери, постоянно находя во мне какие-то изъяны и делая замечания, и это ставило меня в еще более неловкое положение. Я догадывалась, что отец перед смертью взял с него какое-то слово, которое он так боится нарушить и по сей день, что объясняет его полуневидимую тревогу за мою учебу.
