А вот у чеченской диаспоры денег – не мерено. Она готова эти деньги вкладывать в любой доходный бизнес и имеет обыкновение по поводу своих вложений соблюдать конфиденциальность. Чиновник, вступивший в негласное соглашение с диаспорой, может быть уверен, что предметом досужих сплетен данное соглашение никогда не станет. Кроме того, в отличие от неотесанных казаков, диаспора умеет «делать уважение»: окружить нужного человека мнимым почетом, приятной дружественностью и дарить его поистине кавказским гостеприимством.
Вот потому-то Казачий рынок нашего форпоста, как, впрочем, и все остальные предприятия частной торговли Стародубовска, «под диаспорой». Внешние пропорции в норме: ваххабитских лозунгов нету, боевики с зелеными повязками по базару не шарахаются, реализаторы набраны из славян, получают неплохо и стараются на совесть. Продукция оптом скупается на корню у мелких производителей, а кто желает торговать самостоятельно – нет проблем! На тех же условиях, каковые были продиктованы братьям Бирюкам… Жаловаться? Извольте. Все законы соблюдены, в соответствующих надзорных и исполнительных органах все «заточено», «подмазано» и «пробито».
И завершающий штрих всего этого маразма, этакий верхний череп в «Апофеозе войны»: казачий патруль по охране общественного порядка на рыночной площади. Чего они тут ходят, спрашивается? Скажу – только не падайте в обморок. В городе-то прекрасно знают, чей рынок. Потому местные нацболы[7] иногда балуют: могут наскочить, палатки раскидать, попинать какого-нибудь чернявого на скорую руку. Вот казачки и следят, чтоб беспорядков не было…
В кармане фуфайки Севера нежно запищал мобильник. Воровато зыркнув по сторонам, наблюдатель шмыгнул обратно в лабаз. Мобильный телефон у сельского бородатого казачины – это неправильно. Если кто посторонний вдруг заметит, могут возникнуть дурные вопросы.
Притворив за собой дверь, Север ткнул кнопку и буркнул:
– На приеме!
– Это не рация, – напомнил образовавшийся на том конце линии Сыч. – Чего встопорщенный? Ты вышел, а тут я звоню, да?
– Точно. Не совсем кстати.
– А ты совсем не выходи…
– А я не робот! – напомнил Север.
– А ты – в бутылку, – флегматично посоветовал Сыч. – А если по большому – докладывай, чтоб знали.
– Детский сад, – констатировал Север.
– Конспирация, – поправил Сыч. – К тебе давешняя «девятка» пошла. Есть просьба: постарайся, чтоб не как вчера.
– Постараюсь…
Север прикрыл плотнее дверь, извлек из нехитрого тайника в коробе под потолком портативную цифровую видеокамеру и, вскарабкавшись на верхнюю полку стеллажа, прильнул к оконцу.
Минут через пять у ворот усадьбы Сулеймана остановилась белая «девятка». Север поймал машину в объектив и заискивающе попросил:
– Не торопитесь, красавцы! Подарите мужчине три секунды. Больше не надо – я шустрый, я успею…
«Красавцы» были болезненно проворны и особой коммуникабельностью не страдали. Вчера, примерно при таких же обстоятельствах, сеанс съемки сорвался: привыкший к степенному поведению горцев, Север самую малость замешкался с камерой, и в результате зафиксировал лишь убывающие в калиточный проем затылки. Наказывать его за это никто не стал, но неласковые высказывания место имели. Скоро приговор, каждый день дорог…
Из «девятки» высадились трое, вяло осмотрелись и без особой спешки вошли в калитку. Машина развернулась и укатила обратно.
– Спасибо, – поблагодарил Север, зафиксировав троицу и проводив объективом «девятку». – Что ж вы так, орлы? Двух суток не прошло – сварились…
