– А куда делся тот самый Максим задира? – её ухмылка снова возвращает меня в ту ночь, когда я жадно целовал её.
– Наверное, повзрослел, Тати. Много с тех пор воды утекло, но тот день я никогда не забуду. Ректор был жёстким типом. Он быстро нас вычислил, кто на что горазд.
Тати по-деловому осматривает меня и говорит:
– Уверена, что тебя он выделил из всей толпы.
Я ухмыляюсь, отрицательно качая головой. Тати обескуражена.
– О, нет. Я практически до выпуска толком определиться не мог, какое направление мне по душе, – вновь вздыхаю.
– Как это? – Тати не понимает. – Вроде ж на третьем уже по профилю идут, разве нет?
– Так-то оно так, но акушерство и гинекологию я стал изучать более углублено, когда моя мама в сорок восемь забеременела и… В общем всё кончилось плохо, – мне тяжело вспоминать тот период жизни. Мало мне было токсичных отношений с Ритой, ещё мама…
Тати охает, на лице читается сожаление. Потом она мнется, и я понимаю, что о ребенке я ни слова не сказал.
– Сестренку спасли. Копия мамы. Отец теперь весь в заботах о ней, – улыбаюсь, думая о Софьюшке. – Ей сейчас четырнадцать. Капец ужасный возраст.
Тати заметно оттаивает и улыбается. Я достаю свой телефон, пролистываю галерею, нахожу фото сестрички. Показываю его Тати, и она сначала смотрит на Софу, затем мигом переводит взгляд на меня. Смеётся.
– Что такое? – с улыбкой спрашиваю.
– Если бы ты не сказал не, что это твоя сестра, я решила бы, что это твоя дочь. Вы так похожи, – Тати снова всматривается в фотографию. Отмечая, что у нас глаза скорее всего мамины. Очень мягкие и теплые, как горячий шоколад без молока. И она чертовски права.
– А-ах, нет, но ты, кстати, первая девушка, кому я рассказал очень личную историю. Так что, Тати, твой черёд, – она отдаёт мне мой телефон и достаёт свой. Так же что-то выискивает, затем показывает мне, повернув экран.
– Здесь мои родители, я и старший брат, – она перечисляет своих родных. Фотография очень старая. Видно, что оцифрована. Тати здесь лет десять не больше. – Мы здесь все вместе в последний раз, – её голос дрожит, и я встречаюсь с ней взглядом, ощущая ментальную боль в груди. – На следующее утро наша машина врезается в грузовую. У папы внезапно остановилось сердце, как потом будет сказано в протоколе. Выжила только я, и то потому, что меня практически вышибло от удара из машины. Не знаю как, но это чудо.
Я молча смотрю на Тати, и мне вдруг становится не по себе. Глядя на милую кнопку, никогда бы не подумал, насколько трагична её жизнь была в детстве.
Она тут же смахивает предательскую слезинку и улыбается очень ярко.
– Но у меня замечательные родители сейчас. Мамина сестра забрала к себе, – Тати снова смотрит на фотографию, а потом блокирует телефон. – Ой, что-то не туда мы полезли, Максим. Кстати, эта история тоже впервые была озвучена. Я ни с кем ею не делилась. Даже девчонки не в курсе, что моя мама не мама мне вовсе.
Я тяну свою руку через стол и накрываю ладошку Тати. Крепко сжимаю, и она не сопротивляется.
– Главное, что есть сейчас, Тати. Разве стоит тратить своё время на пустоту? – я завуалированно говорю о Константине. Тати меня понимает с полуслова.
– Мне нужно немного времени, Максим. Как-то слишком быстро всё произошло между нами, что я все еще боюсь признаться самой себе, что делаю что-то не так, – шепчет Тати, как будто кто-то мог нас услышать.
– Нам некуда торопиться, кнопка, – я подмигиваю, а Тати обалдевает.
