Девочка двигалась бесшумно, но я всё же слышала на фоне всеобщих воскликов и громких рыганий учительницы, как шелестела её юбка, касаясь одежды других детей, пока она искусно маневрировала среди них. Когда же одна из её одноклассниц, наконец, заподозрила неладное, заметив её стеклянный ничего не выражающий взгляд, было уже слишком поздно.
– Что ты… – Только и успела воскликнуть она.
Одним лишь точным ударом девчонка воткнула карандаш прямо в затылок Галины Николаевны, без промедления, без сомнений. Карандаш марки «Винус» с пометкой «м», что значит мягкий грифель, вошёл на удивление мягко в податливую плоть, не задев при этом позвонков.
Галина Николаевна услышала лишь лёгкий хлопок где-то глубоко в ушах, словно кто-то лопнул надутый целлофановый пакет. Боли она не почувствовала. Разум заволокла темнота, пришедшая после яркой вспышки разноцветных огней. Тело её обмякло, и она рухнула в беспамятстве прямо в лужу собственной блевотины.
Никто не увидел крови. Наверное, поэтому никто из ребят и не поддался панике, застыв в коллективном шоке. Только я, наблюдающая за происходящим за стеклом, подняла руки и прислонила ладони к окну. Я услышала, как оно затрещало под тяжестью моего веса и то, как оно лопнуло, прервав, наконец, этот невыносимый для человеческого восприятия резонирующий гул. Гул, порождённый не мною, но тварью сидящей внутри меня. Мы вместе зашли в тот туман и впервые за долгие годы, она уже не была мною.
Записка 12. Я и Галина Николаевна. Мы обе в тумане.
В полной для себя растерянности я наблюдала, как Галина Николаевна попыталась приподняться. От досок на которых она лежала исходил сильный смрад сырой древесной трухи и разлагающейся где-то неподалёку падали. Оглядевшись, она заметила справа от себя разорванную тушку животного, идентифицировать которое не было никакой возможности. В той тушке что-то двигалось, но у неё не было никакого желания проверять и разглядывать что же там. В голове сильно шумело, а в трясущихся руках совсем не было сил. Её бессмысленные потуги подняться были похожи на движения только что родившегося олененка. Но она всё же смогла чуть приподняться, заляпавшись рукой в той нелицеприятной вонючей массе, что вытекала из мёртвого тела зверька. Тут же вновь почувствовала более острый приступ тошноты, но не из-за запахов, и не из-за разлагающейся плоти, кем бы тот зверь ни был, а из-за того что она узнала то место, в котором оказалась.
Покинутое, но не разрушенное людьми строение, ещё хранившее в глубине своих стен голоса. Оставленные на волю времени, никому ненужные старые полусгнившие парты. Как давно это было? Теперь они прогнили до черноты и покрыты густым с разными оттенками зелёного мхом, который стал пристанищем для семейства жирных, похожих на мадагаскарских тараканов жуков. Где-то у противоположной стены, Галина Николаевна заметила движение и поняла, но не увидела, так как свет луны не светил так далеко внутрь, что это проползла змея.
Одна из стен строения практически развалилась. Через эту щель в стене за упавшим бревном она увидела реку, застывшую в её памяти на долгие годы. Настолько долгие, что порой казалось, что всё произошедшее тогда было лишь сном. Очередным ночным кошмаром, который никак не забывался. Именно из той щели и лился тусклый лунный свет играющий бликами с мелкой рябью на реке.
– Этого места больше нет. – Сказала она неизвестно кому. – Как нет и этой школы. Она сгорела много лет назад при пожаре вместе с домами, что находились неподалёку и лесом вокруг неё. Так мне сказали.
