Прах имени его - страница 11

Прозвучал финальный аргумент – слова халдея:

– Если справишься, о сын Карфагена, и камень, добытый тобой, будет достаточно красив и увесист, то я заплачу тебе еще ровно столько же, когда вернешься. Как там говорят выскочки-эллины? Со щитом или на щите…

– Тогда это сделка, – кивнул Баалатон, наконец взяв тяжелый мешочек. Подкинул, поймав. – Скрепим на папирусе?

– Как угодно, – развел руками халдей.

– Единственный вопрос, – Баалатон улыбнулся, приготовившись задать любимый. Провел указательным пальцем по носу. – Каков тво… ваш интерес?

– Пророчество, – сложив руки, сухо ответил халдей. – Остальное – не твое дело, купец, сын Карфагена.

Баалатон хмыкнул: как и следовало ожидать.

Когда же кончится этот песок?

Прежде, слушая рассказы о людях, что живут в норах – или пещерах? – под землей, Баалатон надменно хмурился, а иногда, в особенно хорошем настроении, откровенно смеялся: кто же в своем уме выберет такую долю?! Никаких удобств, никаких возможностей, а самое страшное – никакой атласной лазури над головами. Наверное, какой-то совсем отчаянный народ – так нахлебавшийся горя, что даже взгляды богов с небес не могут придать ему уверенности в новом дне.

Теперь же, трясясь на проклятом верблюде и изнывая от жары, Баалатон начинал понимать этот странный народ. Если живешь среди монотонного песка – выхода не остается.

Баалатон так и маялся, путаясь в собственных мыслях, пока не случилось это.

Сначала подумал, что ему кажется – мало ли какие фантомы возникают в голове под пеклом белого солнца пустыни? Но с каждым мгновением звук становился отчетливей. Баалатон переглянулся с купцом, что ехал рядом; тот, очевидно, прочитав какой-то лишь ему ведомый вопрос, кивнул.

Барабаны звучали все громче.

Глухо, под землей, но Баалатон готов был поклясться: еще чуть-чуть, и их медный рокот возникнет прямо над ухом.

Караван остановился, когда барабаны достигли своего пика. Купец, ехавший впереди, – бывалый путешественник в эти места, смуглый индиец в белоснежном тюрбане – слез с верблюда, стянул мешки, ткань и, махнув рукой, потащил товар по песку. Баалатон последовал его примеру. Спрыгнул с верблюда и чуть не свалился лицом в горячий песок.

Остановившись, словно у незримой границы, торговцы начали расстилать на песке богатые ткани и роскошные ковры. Чистой воды самолюбование, негодовал Баалатон про себя, хотя и прекрасно понимал: в некоторых делах оно важно. Форма приоритетней содержания.

Он прихватил несколько белоснежных тканей с тонкими восточными узорами, разложил на песке. Согнулся, развязывая маленькие мешочки, – много не брал. Аккуратно, как на прилавке, разложил побрякушки: кованые браслеты, бусы, амулеты и филигранные серьги. Оглядел чужой товар: каждый привез кто во что горазд; даже простенькие инструменты и грубые необработанные куски редкой древесины, дорого стоившие и в великих городах, а здесь, в безжизненной пустыне, – подавно.

Когда все разложили товар и разогнулись, Баалатон шепнул купцу, ведущему караван:

– И что теперь?

– Теперь – ждать.

– Ждать чего? – только и успел спросить Баалатон, прежде чем сам понял ответ.

Барабаны, гремевшие фоном, будто подстраиваясь под ритм сердца, затихли.

– Вот этого, – хмыкнул купец-индус, развернулся и махнул рукой, призывая остальных идти следом.

Дольше всех решались эллины – стояли до последнего, вглядывались, ожидая увидеть загадочный народ пустыни. Баалатон вздохнул – не раз сталкивался с их льющимся через край любопытством: почему такая цена, из чего сделано, почему такой договор, зачем так усложнять перевозки… Упрямо норовили сунуть нос не в свое дело; это их и губило веками. Баалатон насмотрелся на них, развернулся и вдруг увидел – резко наступившая тишина встревожила и остальных: лица их переменились, застыли гипсовыми масками дурного предчувствия. Египтяне закатили глаза, персы, наоборот, опустили взгляд, гордые македоняне вытянулись по струнке, эллины принялись обеспокоенно тереть руки, а карфагеняне, как и сам Баалатон, – почесывать бороды.