Правдивые истории (сборник) - страница 14

– Руссия – ответил я. – Име о Георгиос [29]. Он… – я не знал, как говорить все эти слова по-гречески, и потому просто показал на Олега пальцем, – Олег!

Старец, а его звали отец Хризостом, необычайно обрадовался, что мы из России, поставил на горелку джезву с кофе и стал расспрашивать, как называется наш город, а мы на пальцах объясняли ему, что живем в Твери, между Москвой и Санкт-Петербургом. Тем временем мы уже выпили по стопке узо, и старец предложил нам повторить. Я, прикинув промозглость погоды и небольшое переохлаждение организма, с благодарностью принял предложение. Отец Хризостом сам налил нам еще узо и продолжил расспросы. Он спросил о моем священстве, поинтересовался профессией Олега. Я чувствовал, как теплота от крепкого напитка течет по моим жилам, и потому, когда старец предложил нам выпить по третьей стопке, отказался.

– Не Руссия! – смеясь, сказал отец Хризостом. – Охи! Не Руссия!

Старец сокрушенно качал головой. Надо было срочно доказывать свою национальную идентичность. Отказаться от любимой Родины я ни в коем случае не мог.

– Давай! – махнул я рукой.

– О! Руссия, Руссия! – Со счастливой улыбкой на добром обветренном лице отец Хризостом наполнил наши стопки. Следом за узо мы насладились прекрасным кофе и сладким лукумом. Лишь только мы согрелись, как отец Хризостом стал показывать нам келлию. В первую очередь, он повел нас в маленький уютный храм, где у него хранилась святыня – боевой шлем великомученика Димитрия Солунского. Этому святому и была посвящена келлия. Он показал нам и другие помещения, а потом, когда мы возвратились в кухню, обратил наше внимание на старую выцветшую фотографию. Судя по фото, съемка проводилась лет шестьдесят назад. На фото были маститые старцы с длинными седыми бородами, а рядом с ними молоденький паренек, лет пятнадцати, в подряснике и островерхой скуфейке. Старец указал пальцем на мальчика и сказал:

– Это – я!

Рядом с этой фотографией были пришпилены другие, цветные, где отец Хризостом был окружен гостями, паломниками, его лицо сияло неземным светом, и все его гости улыбались и были счастливы. И мы ушли счастливые, не чуя усталости, наполненные теплом его сердца. Как я жалею, что не попросил разрешения сфотографироваться с ним. Сейчас бы еще одна фотография украшала стену его простой монашеской келлии, на которой был бы он и мы, два усталых путника из России.

Мы покинули келлию старца Хризостома и уже через полчаса входили в ворота монастыря Каракал. Здесь жил только один русский монах, но он был на послушании, и увидели мы его лишь на следующий день, когда покидали монастырь. Здесь полагалась одна трапеза в сутки, но мы этого не знали. И здесь не было рясы для рассеянного священника из России. В архондарике нам дали ключ от комнаты и предупредили, что вечерня начнется через полчаса. Так что прохлаждаться нам было некогда. Мы сбросили куртки и не спеша пошли в храм. Не спеша, потому как выяснилось, что я стер ногу. Стало понятно, что нам придется вернуться к отцу Серафиму, купив в аптеке Кариеса пластырь. Эта аптека – единственное место, где возможна хоть какая-то медицинская помощь на Святой Горе.

В Каракале мне рясу не дали. Не встретили мы и русского монаха, который помог бы нам решать наши текущие проблемы. Точнее сказать, он нашелся на следующий день [30], после утренней трапезы. Подошел к нам, представился и, узнав, что мы уже уходим, принял благословение и вернулся к своим послушаниям. Был он молод и помят, одет в простой выцветший подрясник, какие мы видели на афонитах часто, – видимо, труд у него был тяжким и было ему не до красоты. Труд, тяжелый труд, требующий крепкого здоровья, – вот каждодневная жизнь молодого послушника на Святой Горе. А старику здесь прижиться будет нелегко. Потому и говорят, что в большинстве монастырей новоначальных принимают, если они моложе тридцати пяти лет. С ночи был праздник в честь великомученицы Варвары, и так как в обители была часть мощей этой прославленной святой, то братия служили полиелей. Или бдение…