– Да, шутки шутками, а службу нести все же надобно, замечает Холод Иванович, когда друзья оказались далеко в лесной чаще.
Морозу Васильевичу трудно не согласиться с ним. Оба хоть и старые, а поспешать все равно приходится: и снега наметать, и льда нагнетать. Идут дедки, раскачиваются; скрипят старые кости, скользят непослушные ноги. Но вот откуда ни возьмись подул попутный ветерок, подхватил их и понес. Обрадовались приятели легкой дороге, да только ветер был недолог и скор. Чуть разогнался и улетучился тут же. Холод Иванович не удержался на мерзлой земле и с сильным грохотом свалился, лишь крякнуть успел. А вслед ему и Мороз Васильевич не удержался и упал да так, что треск раздался. Покатились оба под рябиновый куст, сбили с него снежную одежу, оголили красные грозди ягод. Барахтаются в снежной пыли, чертыхаются, моргают, чихают да на чем свет бранятся на лед, на ветер и друг на друга и хоть что-нибудь увидеть пытаются. И увидали: сквозь белый дым глядят на них испуганно чьи-то черные косые глаза и тоже моргают. Когда снег улегся, оказалось, что это заяц-беляк сидит, дрожит, уши к голове прижал. Одно ушко у него длинное, а другое короткое, кем-то обгрызанное.
– Никак испужался, косой? – захлопотал Холод Иванович.
А Мороз Васильевич за рукав его дергает: гляди, мол, кто там за пнем прячется. Видят, пушистый рыжий хвост мелькнул. Это лисица-плутовка зайкины следы распутывает, на белого трусишку охоту ведет. Тогда Холод Иванович, не раздумывая, замахал своими рукавами да рукавицами, намел пурги на всю округу, и спрятались под снежным покровом заячьи следы.
– Так-то ладно, так-то надежно, – расчувствовался он. – Потому как пособлять надобно братьям нашим меньшим и всякому, кто…
Но Мороз Васильевич не слушал приятеля, а, подойдя осторожно к зайке, спросил его:
– Ты скажи нам, косой… Ах, нет, лучше покажи. Может, есть где местечко для нашей работенки снежной али ледяной. Ты, чай, далеко бегаешь, много знаешь. А то мы уж давненько ходим, бродим все без делу, зазря землю мнем.
Зайчик радостно закивал разноухой головкой и поспешил в глубь леса, увлекая за собой ковыляющих старичков.
Долго добирались они со своим попутчиком, наконец пришли к большому ручью, радостно журчащему среди сугробов. За дело взялся Мороз Васильевич, и скоро толстый ледяной панцирь охватил весь поток, спускавшийся с пригорка в сосновый бор.
Потом зайчишка прискакал на поляну, почему-то забытую ветрами и вихрями. Едва припорошенная земля вся дрожала от холода, а тонкие стебельки пожухлой травы зябко склонялись под легкой снежной простынкой.
– Вот уж, истинно, безобразие! – заохал Холод Иванович и пониже спустил рукава.
Он так увлекся работой, что в пылу усердия нагнал снега не только на поляну, но и на себя, и на недовольного Мороза Васильевича, и на одинокую ворону, важно восседавшую на дряхлой осине. Вороне такая шутка пришлась вовсе не по вкусу, и она с громким карканьем резко взметнулась с ветки, – огромный снежный ком соскочил с дерева и упал на бедного зайчишку. Тот, прижавши уши, задал такого стрекача, что снег стоял столбом, а старики смеялись до слез.
– Однако, – задумчиво заметил Мороз Васильевич, – а ведь заяц нас привел бог весть куда. Где же она, дорога?
Тут уж было не до смеху. Места незнакомые, и нужно скорей возвращаться в родной зимушкинский лес, пока не стемнело.
Много времени ковыляли дедушки по темным лесным закоулкам. Солнышко давно скрылось за высокими елями, ночь быстро приближалась. Ни одна птица, ни один зверь не попадались больше в глухом безлюдном лесу, снег уже не скрипел весело под ногами, а затягивал, словно топкое болото, прямо по пояс.
