Читать онлайн Б. Седов - Правила боя

Муфтий Хаким аль-Басри, имам Большой Соборной мечети Берлина, разбирал накопившуюся за неделю почту. Рядом, отвлекая взор и мысли, стоял послушник Фадлуллах, исполнявший ту часть секретарских обязанностей, что была связана с перепиской.

Прежний имам, Зейд аль-Модар, был излишне привязан к этому курдскому отроку, чем вызывал недовольство старейшин, но они терпеливо сносили увлечение имама мусульманскими юношами, считаясь с его преклонными летами и древностью рода. Однако, когда Зейд аль-Модар зачастил к воротам американского посольства и визиты его совпадали с дежурством некоего морского пехотинца по имени Пол Вашингтон, который был к тому же афроамериканцем, терпению старейшин пришел конец.

Обращаясь с просьбой прислать им нового имама, старейшины ставили только два условия – чтобы тот был сведущ в богословии и женолюбив.

Муфтий Хаким отвечал этим условиям с лихвой – окончил каирский университет «Аль-Азхар», получил степень доктора богословия с правом вынесения решения – фетвы. Был молод и, как правоверный мусульманин, женат, причем вторую жену, четырнадцатилетнюю Фатиму, взял перед самым отъездом в Берлин и потому чаще думал о ней, нежели о насущных делах своей разноплеменной паствы. Но старейшин общины это устраивало больше, чем страсть прежнего имама к двухметровому негру.

Муфтий Хаким только что вернулся из недельной поездки по Восточным землям – территории бывшей ГДР, куда после разрушения Берлинской стены устремились тысячи предприимчивых турок, которых ожидало глубокое разочарование. Работы в Восточных землях не было, тысячи немцев жили на пособие и никто не горел желанием приютить гортанных смуглолицых переселенцев, обремененных женами, детьми и демонстрировавших полнейшее незнание немецкого языка.

Поездка выдалась неудачной.

Турки, которых аль-Басри в глубине души считал не вполне мусульманами, или, в лучшем случае, мусульманами второго сорта, совсем не интересовались Аллахом, им даже не нужна была работа, они просили только денег. А денег у муфтия не было...

Хуже всего было то, что прежний имам подобные проблемы решал с легкостью. За долгие годы, проведенные в Германии, он перезнакомился с бургомистрами крупнейших городов, несколько раз выступал в бундестаге и, говорят, был на дружеской ноге с канцлером Колем.

Мусульмане Германии становились реальной политической силой, с которой нельзя было не считаться, а во главе этой силы стоял старый педераст Зейд аль-Модар. Но теперь, слава Аллаху, аль-Модара не стало, пришел новый, молодой, неопытный имам, и с ним еще предстояло найти общий язык.

К вечеру второго дня муфтий уже устал от говорливых турок, настойчиво совавших ему в лицо пухлых слюнявых младенцев с хитрыми глазами, достойных сниматься в любой рекламе детского питания. Однако младенцы должны были свидетельствовать о голоде, который поразил детей и их увешанных золотом матерей и отцов, чьи носы иногда терялись в обилии щек.

«Хлеба!» – многоголосо вопили папаши-турки, потрясая упитанными чадами, подразумевая под хлебом, видимо, говяжью вырезку и мясо белорыбицы, и в глазах их читалось отчаянное желание праздности и изобилия.

Иншаллах! – неоднократно вздыхал в течение дня муфтий Хаким, а, вернувшись в гостиницу, усердно молился, ловя себя на том, что все чаще обращается мыслью не к Великому и Всемогущему, а к юной Фатиме, ждущей его в купленном на общинные деньги особняке на окраине Берлина.

И вот теперь, вместо того, чтобы удалиться в женскую часть квартиры, привычно именуемую гаремом, имам читал обстоятельные служебные записки, присланные городскими службами. Были среди них и просьбы о помощи от вдов, сирот и многодетных матерей, иногда даже иудейского вероисповедания, а также масса других, совсем ему не интересных бумаг, чтение которых было одной из обременительных обязанностей имама Большой Соборной мечети.

Груда конвертов на большом серебряном подносе в руках Фадлуллаха не уменьшалась...

– Что ты сказал, Фадлуллах? – спросил муфтий.

– Ничего, господин, – раболепно склонился послушник, – я только хотел узнать, будет ли господин читать завтра проповедь или доверит это одному из своих недостойных слуг?

– Конечно, я сам прочитаю проповедь, завтра великий день – годовщина открытия мечети и ровно месяц, как я стал ее имамом.

Муфтий Хаким поднялся со своего места, незаметно потянулся, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, и подошел к окну.

Отсюда, из окна кабинета, был виден солидный, послевоенной постройки дом, где снимали квартиры только достойные уважения бюргеры – адвокаты, зубные врачи и банковские служащие. Окна в доме были темны, лишь в одной квартире третьего этажа, той, чьи окна смотрели на мечеть, горел неяркий свет.

К сожалению, из кабинета муфтия был виден только угол мечети с дверью служебного входа, используемого для разного рода технических надобностей. Отчего-то в представлении правоверных служение Аллаху не предполагало собственными силами содержать Его Дом в надлежащем состоянии, и потому сантехниками, водопроводчиками и слесарями в мечети работали немцы.

Вид мечети всегда радовал Хасана, а из окон женской половины она была видна вся – и украшенный голубыми изразцами вход, где арабской вязью запечатлены бессмертные слова Великого и Всемогущего, и кованая решетка – дар шейхов Омана берлинской общине, и даже стоящий чуть поодаль минарет, откуда муэдзины сзывали верующих к молитве.

Муфтий совсем уже собрался перейти на женскую половину, чтобы в полной мере насладиться лицезрением Дома Всевышнего и обнять, наконец, Фатиму, которую, вернувшись из поездки, видел лишь однажды, но вдруг заметил три грузовика, остановившиеся у технического входа.

– Что это за машины, Фадлуллах?

Послушник подошел, прижался к его спине горячим телом, даже, вроде бы, обнял за талию, но тотчас отдернул руку, заглянул через плечо.

– Фирма нашла какие-то неполадки в подвале, обещали к утру исправить.

– Какая фирма?

– Ой, господин, эти немецкие названия так трудно запомнить, – жеманно сказал послушник, – можно посмотреть в бумагах, там написано.

– Ладно, потом. Но утром обязательно нужно посмотреть, что они сделали, и все ли достойного качества.

– Вы хотите, чтобы я спустился в подвал, и все проверил? – изумился Фадлуллах и даже отступил немного от муфтия.

– Ну, зачем ты? Другой кто-нибудь, – успокоил его Хаким и ободряюще потрепал по покрытой нежным пушком щеке.

Интересно, подумал муфтий, скучает ли он по старому имаму...

И они, прижавшись друг к другу, повернулись к окну.

Крепкие мужчины в спецовках с неразличимым названием строительной фирмы молча таскали в подвал мечети тяжелые джутовые мешки, ящики и картонные коробки. Судя по количеству материалов и инструмента, ремонт в подвале предстоял нешуточный.

Нужно бы послать кого-нибудь посмотреть, что они собираются делать, лениво подумал муфтий.

– Как сильны эти неверные! – вздохнул за его спиной Фадлуллах.

В это время раздался призывный клич муэдзина, и они, дружно обратившись в сторону Мекки, опустились на колени.

Со своей первой женой, девятнадцатилетней Зейнаб, муфтий Хаким познакомился в университете Аль-Азхар, где преподавал тогда общее мусульманское право.

Зейнаб была раскованной египтянкой, пила крепкие коктейли, курила дорогие сигареты, была необыкновенно красива и, судя по всему, еще в младенчестве лишилась девственности.

Она легко согласилась стать женой молодого перспективного богослова, он охотно взял ее в жены, понимая, что именно такой и должна быть старшая супруга человека, которому предстоит помимо занятий богословием и молитв, вести и неизбежную светскую жизнь среди неверных.

Вторую жену, Фатиму, он взял в благословенном племени курейшитов, девушка была не испорчена образованием и умом и, похоже, искренне любила его.

Войдя в пахнущую благовониями спальню, Хаким произнес привычную фразу:

– Ты, подобная белой верблюдице Пророка!

Фатима, заливаясь смехом и слезами, обвила его шею руками и повалила на широкое ложе из ливанского кедра. Спать в эту ночь муфтию не довелось... Зейнаб сидела на подоконнике в своей комнате рядом со спальной, курила легкую сигаретку с марихуаной, которыми угостил ее на последнем приеме в американском посольстве атташе по вопросам культуры. Она думала о том, идти ли ей в мечеть на завтрашнюю проповедь мужа или встретиться со вторым советником представительства Италии. Милая болтовня сеньора Ломбарди была намного интереснее нудных речей богослова, к тому же муж сейчас увлечен этой дурочкой Фатимой и даже не заметит ее отсутствия.

Она посмотрела на улицу – в освещенном окне третьего этажа был виден мужской силуэт, да пятеро рабочих в спецовках мутного в лунных лучах цвета курили у входа в мечеть.

Грузовики отъехали, вместо них стоял микроавтобус с потушенными фарами. Мужчины докурили, один из них аккуратно собрал окурки, завернул их в бумажку и положил в карман, и рабочие опять спустились в подвал.

Трудоголики! – с презрением подумала Зейнаб, выкинула сигарету в приоткрытое окно и легла спать. Ночью ей снился послушник Фадлуллах, ласкающий пушистыми ресницами ее живот и бедра...

Первые лучи солнца не успели отразиться в зеленых изразцах на куполе Большой Соборной мечети, слепой Малик еще не поднимался на вершину минарета, чтобы призвать правоверных к утренней молитве – аль-фаджр, даже асфальт не успел просохнуть после ночной уборки города, а пятерка одетых в спецовки мужчин по одному вышли из двери, ведущей в подвал мечети.

Шедший последним тщательно закрыл дверь, зачем-то протер платком дверную ручку и замочную скважину, потом перекрестился по-православному и сел в микроавтобус, который сразу тронулся с места и свернул в первый же переулок. Мужской силуэт в квартире третьего этажа тоже исчез.

Как раз в это время муфтий Хаким забылся недолгим сном, а послушник Фадлуллах осторожно приотворил дверь комнаты Зейнаб.

Что может быть важнее для правоверного мусульманина, чем салят аль-джума – пятничная полуденная молитва в мечети. Разве что хаддж – паломничество в Мекку, который совершают достойнейшие, а молитва в мечети доступна всем, поэтому, совершив утренний намаз, правоверные начали стекаться на окраину Берлина к новой, открытой год назад, Большой Соборной мечети.

В ограде уже сидели нищие, ради праздника надевшие самые живописные лохмотья. Они располагались вдоль стены строго по принятому в их клане ранжиру, и несколько мест еще пустовало – их владельцы переодевались в припаркованных неподалеку автомашинах.

В стороне стояли старейшины берлинской общины – немолодые солидные мужчины в дорогих европейских костюмах и, если бы не украшающая голову каждого из них чалма, можно было подумать, что готовится съезд мафиозных группировок Восточной Германии.

Впрочем, это было недалеко от истины – один из них, турок, владел крупной строительной фирмой, отмывавшей «плохие» деньги, стекавшиеся в столицу со всей Германии. Другой, араб-саудит, представлял банковские дома Арабских Эмиратов, хранящие эти деньги. Третий – соблюдал порядок в употреблении берлинцами живого женского тела, поступившего по бартеру из России, Украины и других стран бывшего Союза в обмен на турецкие куртки, футболки и джинсы. Такими словами как Молдова, Беларусь или, сохрани Аллах, Эстония, турок свою голову не утруждал.