Таким образом, вздохнув и одевшись, я побрела на берег с ведром отходов наперевес.
Встав на берегу, где прежде был причал, и месте, где едва не случилась трагедия с одним любопытным демоном, я поставила отходы рядом, вгляделась в спокойную воду с легкой рябью от ветра на поверхности, на мгновение засмотрелась игрой бликов первых солнечных лучей в отражении реки и вздохнула полной грудью. Настроение могло бы быть лирическим: место, время и даже моя живописная поза располагала. Впору было запеть нечто нежное, тихое и душещипательное, что ветерком разносилось бы далеко по берегу, повествуя о моих горестях, радостях и лишениях…
Вот только… Ну это ж я! Я – циничная, сварливая лесная ведунья. Какая лирика? У меня даже на легком морозце отходы воняют и развеваются таким амбре, что не хуже песни слезы вышибет. Потому заинтересованные непременно если не услышат, так учуют все мои тяготы и лишения!
– Водя-я-ян! – гаркнула я в полную силу своих легких, помня, что местный Водяной у нас – старожил и слегка глуховат. И это если не брать в расчет, что тот под толщей воды на дне реки проживает. – Водяной! Я плату принесла! Первоклассная гниль! Как заказывал! Трехдневной выдержки! – соблазняла я представителя жаберных, ибо дующий ветер с реки, по закону подлости, нес всю вонь исключительно на меня, с какой стороны ни встань. Потому со стороны могло казаться, что я еще и призывный танец исполняю, кружась у ведра, аки вокруг елки. То же правило работает с костром – едкий дым вечно летит в лицо и щипит глаза, отчего я кружусь и плачу. В данный момент вонь такая, что глаза у меня опять на мокром месте. – Давай выплывай и забирай! – забыв о вежливости, потребовала я без возможности терпеть, всматриваясь в воду на середине реки.
– Чего орешь? – услышала женский, совершенно точно не принадлежавший Водяному, голос, потому вздрогнула и посмотрела на мель, где по пояс в воде стояла Водяница, с недовольным видом сложив руки на груди.
– Так, это, оплату по договору принесла…
– Принесла и отлично, – кивнула Водяница и требовательно протянула руку. – Давай сюда. Припасы в пути пригодятся.
– «В пути»? – переспросила я, протянув благоверной Водяного ведерко. Та сунула нос под неплотно закрытую крышку, недовольно поморщила носик, странно крякнула, кажется, одобрительно и, выпятив внушительную грудь, величественно кивнула, принимая плату. – Вы куда-то собрались?
– А тебе пенечек мой не рассказывал? – подняла она зеленоватые брови и красивым жестом отбросила с груди мокрые тяжелые пряди на спину. – Мы временно ниже по реке разместимся. Уже два дня, как пожитки переносим и почти управились. Ты чудом меня застала, я сюда приплыла проследить, чтобы русалки-недотепы ничего не позабыли. И ты так удачно гостинчик принесла. Малёчек обрадуется: отличная гниль – он такую ценит, – удовлетворенно покивала она.
– Подожди, – тряхнула я головой. – Что значит «временно разместимся»? Почему?
На этом вопросе Водяница напряглась и посмотрела на меня недобро. Молчала она выразительно, многозначительно, но после окинула меня взглядом и мученически вздохнула, закатив глаза:
– Не следует мне об этом говорить, особенно тебе. Но ты у нас юродивая, потому жаль мне тебя – так и быть, предупрежу. Время нынче неспокойное. Малёчек тревожится, а это – неспроста, – важно задрала она палец. – Мне он сказал, что нам необходимо затаится. Насколько – неизвестно, но вряд ли до весны вернемся… Вернемся ли… – задумчиво надула она синеватые губки и постучала по подбородку пальцем с синем ногтем. – Нечто лихое надвигается. Опасное. Вот любимый и принял решение перебраться от худа, пока не прояснится. Он у меня такой заботливый…
