– Пожар! И от него спасаясь, зверье полдня от леса к морю бежало? Не, дед мой на стене Аскхейма стоял, оборотничью лаву своими глазами видел. Тоже думали, звери взбесились. А потом, как они Братство смели, уходить стали, знаешь, кого убитыми и ранеными уносили? А вел их сам Серебряное Пламя. Так вот дед говорил. И-эх! По молодости, сказывали, редкостным выпивохой покойник был, мимо трактира пройти не мог, а после войны капли хмельного не попробовал. Говорил, что как выпьет, так сразу и увидит – скачут…
– Скажи ж ты… Ох, все, идем, на кухне пиво должно остаться, и мясо Марта обещала у огня подержать. Помянем императрицу.
Ушли, поскрипывая сапогами. Гризельда осталась сидеть под лестницей.
В маленькой комнатке наверху башни императрица Бертильда Ольгейрдоттир изо всех сил пыталась подняться с кресла, не отводя взгляда от узкого окошка.
В ворота замка входил высокий седовласый человек в сером плаще.
До этого дня они встречались дважды. Первый раз – на Окаяне, на Пустой Косе. Второй – на другом краю острова, близ Аскхейма. Шестьдесят пять человеческих лет минуло со дня последней встречи. Дитрих Лорейнский не то чтобы постарел – одряхлел. Что думал, глядя на него, бывший герцог, Вольга знать не хотел. «Ты не права, Марена, страшно не терять, страшно видеть изменения, к потере ведущие».
Император встал навстречу. Человек, способный прежде в полном доспехе вскочить, не касаясь стремян, в седло рослого барекского жеребца, ныне с трудом поднимал свое тело из высокого кресла. Вольга не подал старику руки. Это только унизило бы императора. «Марена, и ты говорила о своем милосердии?!»
– Ты знаешь? – спросил Дитрих вместо приветствия.
– Да.
– Мы боялись, что ты не успеешь.
«Мы боялись»… Дитрих Лорейнский очень любил свою жену. Они всегда были парой.
– Пойдем.
Походка императора оказалась неожиданно быстрой и упругой. Вольге почти не пришлось замедлять шаги, чтобы держаться рядом со стариком.
Замок словно вымер или впал в спячку. Коридоры, лестницы, залы – и нигде ни единой живой души. Только почти бесшумные шаги двух человек да горестный многоголосый вой. Вольга привык слышать его в лесу, но здесь, в каменном городе людей…
– Это ее волки, – сказал Дитрих. – Не знаю, как Беркане удалось их приручить. Люди называли ее императрицей-колдуньей. И любили, как никого из прежних владык Империи.
Гранитные плиты прямого коридора ложатся под ноги. Их не сменить на непредсказуемость лесной дороги.
Дверь. Шаг через порог. Комната. Кресло у окна. «Смотри в глаза, они не меняются». Тонкая рука поднимается навстречу.
А за плечом императрицы уже стоит женщина с полынными волосами.
– Пора, – сказала Марена. – Прощайтесь.
Дитрих стиснул руку Берканы.
– Вольга! – позвал он, не оборачиваясь.
Марена склонилась над плечом императрицы, протянула руку к ее груди. Темно-бордовая, почти черная северная роза слегка качнула строгой головкой. Бледные пальцы богини Смерти сжимали длинный стебель, топорщащийся шипами. Капли росы сверкнули на тонких шелковистых лепестках.
Вольга держал Беркану за правую руку, Дитрих – за левую. Двое мужчин, которых любила великая императрица. Оба одинаково седые.
Рев труб герольдов перекликался с волчьим воем.
– Позаботься о них, – сказал император Дитрих. – И объясни, что к человеческому жилью нельзя подходить слишком близко. Я бы не хотел, чтобы ее волков убили.
Вольга кивнул.
