Бат сел на камень, лежащий у самой городской стены, и стал рассматривать высокий четырехгранный столб, стоящий перед входом в Чакаль. Столб был поставлен много лет назад по солнечному календарю и играл чрезвычайно важную роль в определении начала сева маиса. Сеять начинали на следующий день после того, как солнце на закате заходило прямо за вершину столба. Столб был весь покрыт вырезанными письменами и рисунками, сообщавшими о событиях минувших лет. Кроме того, на столбе были выбиты изображения крючконосого бога Чака – покровителя земледельцев.
От рассматривания священного столба Бата отвлекли приближающиеся крики. Прислушиваясь, юноша поднялся с камня и стал вглядываться вдаль, но буквально в нескольких шагах от него начиналась непроницаемая зеленая стена леса, разглядеть за которой что-либо было невозможно. Вдруг Бат явственно услышал чей-то громкий плач – как ему показалось, несколько мужчин оглашали окрестности горестными криками. Вскоре ветви деревьев заколыхались, и Бат увидел нескольких воинов, суетливо семенящих впереди тех, кто медленно шел с какой-то ношей. Один из воинов, увидев юношу, подбежал к нему.
– Бат Балам! – взволнованно воскликнул воин, потрясая копьем в знак своего отчаяния. – Великий Читам ранен! Он приказал принести его во дворец!
Мигом побледнев от ужаса, Бат ринулся вперед, сильно толкнув двух воинов, попавшихся ему навстречу. Он увидел своего отца, лежащего навзничь на носилках, наспех сделанных из веток. Несколько крепких охотников из его свиты несли носилки на вытянутых руках.
– Отец! – позвал Бат.
Но Читам лежал с закрытыми глазами. По откинутой в сторону руке правителя струилась кровь. Бат откинул плащ, которым кто-то из свиты укрыл Читама и вздрогнул – на груди отца зияла глубокая рваная рана.
– Это ягуар, – сказал один из воинов, несших носилки.
– Правитель решил сам заколоть зверя и приказал всем, кто был с ним, не приближаться. Ягуар прыгнул на правителя, тот начал с ним бороться и получил эту страшную рану.
– Где зверь? – грозно спросил Бат.
– Мы убили его, нарушив запрет правителя, – объяснил воин. – Его несут те, кто идет позади.
* * *
Ичхако сидела с окаменевшим лицом перед ложем своего мужа, правителя Чакаля. Она поминутно опускала кусочек холщовой ткани в миску с холодной водой и протирала лоб раненому, метавшегося в лихорадке. Несколько приближенных из числа знатных воинов и главных советников правителя сгрудились в дальнем конце покоев, в почтительном молчании. Перед ложем на маленьком столике стояла курительница, в которой дымилась пома – ароматная смола.
«Дым помы долетает до богов и они, вкушая его, одаривают в знак благодарности людей своими милостями,» – говорили жрецы.
В изголовье лежащего в забытьи Читама сидел на коленях Мидатль. Жрец, выпив травяной отвар, готовившийся специально для того, чтобы слышать богов, полузакрыв глаза и раскачиваясь взад-вперед бормотал что-то неразборчивое, испрашивая выздоровления для правителя Чакаля.
Бат, стоящий возле матери, вглядывался в бледное лицо отца, которое страдания сделали еще более суровым. Даже в беспамятстве Читам внушал окружающим почтение, смешанное со страхом. Только Ичхако испытывала сострадание и пыталась всем, чем могла, облегчить мучения мужа.
За окнами было видно заходящее солнце. Мидатль начал призывать помощь богов на утренней заре, и все это время Ичхако, Бат и близкие советники правителя ни на минуту не покидали покоев Читама. Теперь все чувствовали усталость, и собравшиеся придворные переминались с ноги на ногу, не решаясь покинуть своего владыку.
