Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография - страница 8

Вера закон примыкает к магическому мировидению, происходит от него и в нем развивается^>23, пока не сложилась и не развилась еще религия и пока человеку еще не ясно, довлеет ли над миром духовная чья-нибудь мощь и воля^>24, не говоря уже о государстве. Здесь закон вместе с судьбой не столько знают, сколько чувствуют, держат в области тайны, испытывая на себе, замечая в действии, и лишь частью потом «рассекречивают»^>25, чтобы высказать, запомнить и записать, как, например, в двенадцати римских Таблицах. В мировидении этом право или закон чувствуют и представляют в образе неумолимой и, возможно, телесной силы – уже не безжизненной, но еще не вполне духовной и то ли безликой, то ли с неполным, стертым лицом, как стерто оно или вовсе отсутствует, например, в изображении символов плодородия либо ранних бездушных идолов-предбогов. Эта сила, в частности, себя являет в посланиях-фемидах, озарявших судействующего шамана, волхва, посредника или священнодействующего царя^>26 в его общении со стихиями, духами и античными божествами, а потом и в образе Фемиды, которая охватит и поглотит фемид^>27 именем и ликом своим, но, впрочем, и сама носит повязку, чтобы зрение не слишком одушевляло и не мешало закону исполниться бесстрастно и слепо, «невзирая на лица». Так путеводные звезды бездушно, но верно указывают путь; так безликие парки таинственно плетут закономерные нити судьбы, а безымянные божки-наяды выражают и позволяют представить в образе своем слепые природные силы.

Из объективных в первую очередь оснований и связей ведут европейские языки исходные правовые понятия – из естественно установленных пределов и разделительных линий^>28 или из действий, обозначаемых глаголами «ставить», а еще больше – «лежать» и «располагать», «класть» и «укладывать». Они сообщают о действиях, которые замыкают в границы подвижность (свободу) людей, предметов и самой жизни, когда в ней все улеглось, состоялись размежевания и проступил порядок или когда она устоится и станет, если не вполне оседлой, то в чем-нибудь определенной, получит в правилах свои устои и уклад. Эти отглагольные значения и сами глаголы именуют собой предчувствия, вносят форму в представления о законосообразных естественных связях, которые определяют судьбы и направляют деяния. Такими чувствами и представлениями наполнены магия, право, а впоследствии, кстати, и современная наука, где тоже господствуют образ закона и вера в него^>29.

Так, в старой и новой лексике закон – латинский lex (более древний, чем jus), древнегерманские lagu (ст. англ.), log (ст. норв.) и романо-германские law (англ.), loi (фр.), ley (исп.), legge (ит.) – берет начало в глаголах лежать, положить: протоиндоевропейского leg-, а потом λέχος (древнегреч.)^>30, lectus (лат.) и далее^>31 до английского to lie. Славянская речь знает глагол того же происхождения в сходном звуке^>32; сходным образом связаны с русскими лежать (и класть) правоположения, законоположения, уложение и уклад (в смысле общности установлений), а с глаголом ставить сообщаются (создают вместе с ним гнездо корня) установления или уставы. К ним примыкают знаки неподвижности и длительности в отличие, например, от всевозможных распорядительных указов и декретов. Это не только семантическое (смысловое, словесное), но и прагматическое (субъективно-значимое) прилегание обозначений – и древний закон, и современное право прочно связаны, в частности, с признаком