– Ар! – вскрикнул враг и пошатнулся.
Я не рискнул подойти ближе. Касания не было. Ушло вбок, к пластинам. Я только разозлил его и тут же об этом пожалел. Беляк стал меня преследовать. Еще нигде я не слышал, чтобы металл так жалобно скрипел.
Казалось, стоит Беляку вдохнуть глубже – и заклепки отвалятся, осыпятся пластины, не в силах сдержать такое тело.
– Это будет долгий бой! – заметил смотритель.
– Вали его уже, давай-давай! – непонятно кому кричал какой-то восниец.
Я отступал, не успевая отдышаться. И надеялся, что Сьюзан не смотрит с трибун. Никто не красив с разбитой головой.
– Чего топчешься?! – завизжал сухой старческий голос.
– Разбей его, дылда, разбей!
Беляк зарычал, промахнувшись. Я представил, как он будет скулить от боли во все свои здоровенные легкие.
«Следи. Учись. Лови миг», – звучали слова Саманьи в памяти. Всегда верные слова.
Я держался у чужого щита, мешая нанести удар. Беляк должен был толкнуть меня не один раз. Повалить. Подбить, в конце концов. Почему я все еще не на земле?
Палица полетела к левому плечу, я отступил правее, повернул торс и снова повредил клинок об чужую перчатку. Разминулись, разошлись. Ни одного касания.
Почему я все еще стою?
Беляк снова ткнул в меня палицей. Слабее, чем мог бы. А начинал он с…
Вот! С правой! Его ногу подбили?
Будто испугавшись, что я замечу, Беляк снова пошел напролом. Медленнее, чем должен переть человек с комплекцией быка. Я собрался. Тяжесть, что давила на плечи, ушла.
С раненым быком еще можно совладать. Зря я наговаривал на ставленника Восходов. Пригодился.
Надеюсь, его ребра срастутся как надо.
– Я здесь, приятель! – постучал Беляк ребром щита по своей груди.
От наносной вежливости воснийцев и цветы вянут, не только уши. Меня звали ближе, на верную смерть. Я не ответил. Скоро и Беляк замолчит, едва я доберусь до его колена.
Я обошел цель по правой стороне, краем глаза наблюдая за шагом. Так и есть.
Беляк не сможет довести удар, если я…
Не рассчитав силу, я зацепился керчеттой за шипы. Враг только этого и ждал. Подтащил меня ближе, и, пока я выводил клинок из западни, уворачиваться уже было поздно. Я почти обнялся с быком, стараясь сгладить удар. Хрясь! Палица задела спину. Скрипнув зубами от боли, я ушел вправо. Беляк подсобил – чуть не свалил меня ударом щита. Я отступил слишком далеко, пятясь.
Левую лопатку кололи гнутые пластины. Могло быть и хуже. Я отдышался через сжатые зубы.
Беляк распрямился, явно довольный результатом. Он не двинулся следом и не добил меня лишь оттого, что берег ногу. Умный и осторожный бык. Хуже чумы.
Пусть думает, что я продолжу бой вполсилы или с одним мечом. Саманья оставлял на мне по дюжине синяков за раз. Мне ли бояться боли?
Мы снова сошлись.
Беляк уже не рычал, а кряхтел от натуги. Я видел гнев в его глазах каждый раз, как поворачивал торс, не цеплял песок ногами, не терял подвижности. Вот для чего нужна гибкость. И один дюйм решает, попадешь ты или нет. Малое движение, четверть шага, почти незаметный наклон. Все, чтобы заставить быка плясать на правой, полагаться на нее. Нагружать.
«Есть больше трех стоек и десяти техник, чтобы дурить увальней с дрыном вроде тебя».
Враг, как ни силился, не мог меня задеть. Для того чтобы меня поймать, маловато одной здоровой ноги. Вся левая керчетта покрылась зазубринами. Я молил судьбу, чтобы клинки уцелели до конца боя.
И боялся, что вот-вот начну уставать. Скоро мне будет нечем удивить. Беляк оборонялся на славу. Если так пойдут дела, я выдохнусь до того, как найду брешь…
