– Нить, – сказал Вонвальт. – Черная нить, привязанная к сокрытому блоку. – Он равнодушно убрал меч в ножны.
Чары рассеялись. Какие бы дальнейшие проделки ни затевали местные жители в своем религиозном порыве, они были развеяны вместе с обманом.
Леди Фрост выглядела несчастной. Она начала плакать. Но я не испытывала к ней сочувствия. Этот спектакль, который она хотела разыграть позднее, во время празднества, был дурной затеей.
– Сейчас же возвращайтесь по домам, – сказал сэр Вонвальт язычникам. – Утром каждый из вас подойдет ко мне и отречется, или, клянусь богами, вам всем светит виселица.
Крестьяне, разве что не спотыкаясь, разбежались и исчезли в холодных, темных лесах.
– Дубайн, как он? – спросил Вонвальт у Брессинджера.
Брессинджер пожал плечами.
– Будет жить, если найдется толковый хирург.
Вонвальт посмотрел на леди Кэрол.
– Вы позаботитесь об этом человеке, – сказал он. – Если он умрет, вы будете держать ответ передо мной.
Она кивнула, переводя взгляд с безрукого язычника на Вонвальта и обратно.
Вонвальт вздохнул, покачал головой и потянул за поводья Винченто, чтобы тот развернулся ко мне. Затем он рассеянно похлопал коня по шее.
– Хелена, возвращаемся в Рилл, – негромко сказал он. – Я хочу подготовиться к завтрашнему суду. День предстоит хлопотный.
* * *
Следующим утром мы встали рано. На улице снова было холодно и пасмурно, и я гадала, касалось ли солнце Рилла хоть когда-нибудь.
Мы выгрузили из телеги Герцога Брондского все, что нужно: книги учета, своды законов, перья и чернила, чистый пергамент, складной стол на козлах, кожаное кресло Вонвальта с откидной спинкой, свежий воск и штемпели, щит с гербом Сованской империи, прикрепленный к пятифутовому шесту, и различные грамоты, подтверждавшие полномочия Вонвальта, которые люди имели право потребовать и проверить.
Деревня медленно просыпалась вместе с восходящим солнцем, и холодный воздух наполнился запахами готовящейся на огне еды. Для большинства крестьян завтрак состоял из кружки эля и жирной каши с кусочками того, что оказалось под рукой, хотя из поместья Фростов доносился отчетливый запах жареного бекона. Вонвальт, Брессинджер и я съели несколько холодных, черствых кусков пирога в трактире, и мой живот уже снова урчал.
– Значит, наш приятель священник уже уехал? – спросил Вонвальт, усевшись в свое кресло. Я примостилась на небольшом стуле рядом с ним. Будучи его секретарем, я должна была записывать все, что говорилось во время слушаний.
– Да, – ответил Брессинджер, стоявший по правую руку от Вонвальта. – Еще ночью, хотя перед отъездом он не преминул высказать мне все, что думал.
– Спасибо, что не стал меня будить.
– Он остался недоволен тем, как вы решили вопрос с драэдистами.
– Это решать не ему, и его недовольство не имеет значения.
Брессинджер с укором посмотрел на Вонвальта.
– Он проявил неестественно живой интерес к этому делу.
– Он проявлял неестественно живой интерес ко всем моим делам с тех пор, как присоединился к нам. Я рад, что мы от него избавились. Я сожалею лишь о том, что он не покинул нас раньше. Он явно вполне способен путешествовать в одиночку.
– И вы не сочли это странным? – спросил Брессинджер.
– Конечно же, счел. Но этот человек и сам странен. – Вонвальт пожал плечами. – Полагаю, теперь он доберется до Моргарда раньше нас. Будет докучать маркграфу и его воинам, убеждая их расстаться со своими жизнями на Приграничье.
