Праздники, которые всегда с тобой. О православных праздниках и святых - страница 8

(Ин. 1: 29–31)

Иоанн как бы предполагает, что теперь-то, после прихода Христа, символическое крещение в воде больше не актуально – теперь уже ничего символического вообще не нужно, ведь перед человеком стоит Сам воплотившийся Сын Божий. Но что на это отвечает Христос? Оказывается, Он Сам пришел как раз для того, чтоб принять крещение от Иоанна. Креститель в глубочайшем смущении: Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? В ответ звучат принципиально важные слова Спасителя: Так надлежит нам исполнить всякую правду (Мф. 3: 14). Эти слова – самый точный ответ тем, кто сомневается, для чего принимать крещение, пускай даже эти сомнения совсем не похожи на сомнения святого Иоанна Крестителя.

Тот, кто «просто верит в Бога», рано или поздно вынужден будет определиться, в какого Бога он верит? Что это за Бог? Откуда люди о Нем знают? На чем основаны отношения с Ним? Что Он заповедал? И если этот Бог – Святая Троица, Второе Лицо Которой – Сын Божий Иисус Христос, то было бы странно не поступать так, как поступал Он Сам. А Он, безгрешный, хотя и не нуждался в земном очищении, все равно принял крещение. И в этот момент, как говорит Евангелие, отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение! (Лк. 3: 21–22) Именно поэтому второе название праздника Крещения Господня – Богоявление. Через крещение пророка Иоанна иудейскому народу (а через Церковь и всем нам) является Сам Господь. И символическое омовение в воде становится духовным – то есть полностью реальным. Таково любое церковное Таинство – настоящая, переживаемая человеком встреча с Богом, которая неизъяснима, поскольку по природе своей – тайна.

Именно таково и Таинство Крещения – ведь с этой встречи начинаются отношения Христа и любого человека.

Точно так же, как две тысячи лет назад начались отношения с Ним всего человечества.

История святого, казненного Иваном Грозным, по-своему раскрывает суть взаимоотношений Церкви и светской власти. И указывает на главный нерв в этих отношениях.

В нашей книге есть еще один рассказ на эту тему – о святителе Алексие Московском[5], где, в частности, сказано, что Церковь поддерживает законного правителя не за конкретные политические качества, а просто как компромиссную фигуру, чье свержение грозило бы братоубийственной гражданской войной. Вот цитата из того рассказа: «Церковный лидер, по большому счету, может поддержать как “ технического руководителя” почти любого правителя (за исключением откровенно богоборческого и человеконенавистнического)…» Пример того, как крупный церковный иерарх открыто выступает против именно такой человеконенавистнической власти, и есть история митрополита Филиппа Московского.

Историки говорят, что причина, по которой игумен Соловецкого монастыря Филипп был призван Иваном Грозным в Москву для митрополичьего служения, – это весьма своеобразная религиозность царя. Свой опричный двор в Александровской слободе он превратил в пародию на монастырь. «Монахами» были сами опричники, распорядок дня включал длительные богослужения, царь звонил в колокола, а на трапезах читали вслух жития святых, как это принято в настоящих монастырях. «Набожность» странная, но в понимании царя его деяния, очевидно, требовали благословения достойного епископа. В том, что игумен Соловецкого монастыря Филипп – фигура во всех смыслах достойная, сомневаться не приходилось. Его служение на Соловках выдвинуло монастырь в число самых деятельных в России. Чего стоила одна только инфраструктура, самая современная для своей эпохи, которую оставил после себя митрополит Филипп: сеть каналов между озерами, мельницы и т. д. Сегодня митрополита Филиппа назвали бы инноватором. Но главное – для этого человека подлинной мерой всех вещей было Евангелие. И царь в своих ожиданиях относительно будущего московского митрополита ошибся.