Остановились возле мельницы. Фроди сразу же начал хозяйничать. Грета ходила возле телеги и осматривалась.
Поля кругом, только заросшие. Инструмент на месте. Закатай рукава и работай. Хоть бывшая, но колдунья, Грета чувствовала, как дышит земля тоской, как готова одаривать хозяев. Лишь бы только жили, лишь бы не бросили. Устал юг от одиночества.
– Поразительное место, – тихо сказала Грета.
– Что ж в нем поразительного? – Фроди посмотрел на нее настороженно. – Ты чего же так улыбаешься? Не печалит тебя, что из дома родного выгнали и теперь на пустыре этом чахнуть будешь?
– Такого ожидали? – спросила игриво Грета, хотя и сама не понимала, с чего такое радостное настроение.
– По правде сказать, да. Всю дорогу хмурилась, про оборотней выспрашивала. Думал, ты пакость какую задумываешь. А сейчас вон какая! Как луна светишься.
Грета пожала плечами. Пакость действительно задумывала. И хмурилась. Все правильно он говорил. И про перемену в душе верно отметил. Легко ей стало. Будто домой вернулась.
– Не знаю, дедушка. Красиво здесь.
– Красиво, – подтвердил Фроди и продолжил заниматься мельницей.
Грета тем временем по полям расхаживала и дивилась, как такую пышущую жизнью местность проклятой землей назвали. Один вид на горы чего стоит. А замок? Сонеты можно стопками посвящать такому зрелищному строению.
Замок на утесе дивил все тем же странным стилем оборотней. Угрюмый, из темно-серого камня, блескучий в лунном свете обсидиановыми балюстрадами. Клонился он так, словно старый грач со скалы за морем наблюдает. Настороженный и мирской жизнью измученный.
– Воин, а не замок, – улыбнулась Грета и развернулась к Фроди. – Значит, совсем одни тут будем.
– Одни.
– А вы почему не боитесь? Мне, нянюшка сказала, не нужно, потому что я не оборотень.
– А я старый уже бояться, – он утащил последние вещи в мельницу. – Заходи, хозяйка. Надо дом в порядок приводить.
Приводить в порядок было особо нечего. Вещей, а следственно и хлама, почти не было. Все в аккуратности оставлено. Осталось прибрать, да сидеть раздумывать, как работу на старой мельнице организовать.
Спустя неделю они совершенно адаптировались. Грета легко привыкла к скрипучим завываниям со стороны утеса. Фроди говорил, что то призраки проклятых оборотней, которые пролили кровь сородичей. Пришел Зверь к старому лорду и потребовал прекратить с соседом ссориться. А тот не послушал. Больно гордый был. Вот каждый убитый солдат в призрака и превратился. Бродят теперь здесь. Воют.
Близко, однако, они не подходили, может, оттого, что дед их не боялся. Может, потому, что Грета колдунья, хоть и бывшая.
“Ну и пусть воют, главное, чтобы меня и мою мельницу не трогали, – думала Грета. – Освоюсь как-нибудь и посмотрю, что там за призраки”.
Она вышла из невысокого домика, в котором жила раньше семья мельника, а теперь Грету там разместил дедушка. Спрашивала, почему сам не живет в нем. Фроди отвечал, что по земле соскучился. Хватило ему одинокой кровати в городе. А теперь в родных местах хочет спать под луной и чувствовать себя истинным оборотнем. Вот она и брела к деду, поговорить надо было. Вечер, а знойно. Грета до сих пор не привыкла к южному климату. Пахнет так сладко, хоть из воздуха нектар делай. Даже камни пряностями напитаны.
– Понимаешь, дедушка, – начала осторожно Грета, когда заметила седого медведя под дубом могучим. – Не получится у нас мукой зарабатывать.
