– Поехали! – принял решение Шизик. – Все эти гумы-цумы нам не нужны, а Володю Высоцкого помянуть надо! Да и от ментов уйдем. Покатаемся по Москве, а там видно будет, что делать.
Заплатив по рублю, компания юркнула в «Икарус». Туда же набилось много заезжего люда из разных городов и весей. Два часа автобус шнырял по Москве, делая остановки в означенных зазывалой пунктах. После ГУМа а автобусе осталось менее трети экскурсантов. Под: «Посмотрите направо, посмотрите налево» проехали на Ленинские горы, где мужики с бронзово-красными мордами дали желающим полюбоваться за двух-гривенный (двадцать копеек – авт.) через стереотрубы панорамой столицы – уродливыми железо-бетонными коробками, вытеснившими «сорок-сороков», бульвары, парки, дворцы.
– Дрисня – эта Москва! – прокомментировал Славка. – Наша Казань куда красивее!
После панорамы и осмотра издалека громады университета покатили на Ваганьковское. Там кое-кто положил купленные у бойких старушек букетики к памятнику великому актеру и поэту, получившемуся в бронзе злобным карликом с повисшей, наподобие автомата, гитарой. Сходили и к Сереже Есенину. Тому цветов досталось поменьше. После этого автобус вернул гостей столицы на Площадь трех вокзалов, именуемую официально Комсомольской. Вытряхнувшись из автобуса, перекусили пирожками, не поймешь с чем, и решили определиться с ночлегом. У Шизика был адресок, по которому покатили на такси в Измайлово. На последнюю двадцатку водитель накатал компанию по всему району, петляя среди обшарпанных «хрущоб». Наконец, вывернули к нужной пятиэтажке. Долго дербанили в двери со следами многочисленных взломов и замен замков, которую, в конце концов, открыл старик в голубых кальсонах, с выцветшими от пьянства глазами.
– Нам бы дядю Мишу. Говорят, у него можно переночевать по сходной цене, – обратился к открывшему Шизик.
– Я – дядя Миша, ответил старик. – Сколько вас?
– Нас – четверо.
– Где же я вас размещу? У меня всего одна комнатенка! – попытался закрыть дверь старик. – За пятерку в ночь с головы мне одно беспокойство будет!
– Подожди, дядя Миша! Мы тебе по двадцатке за ночь платить будем, а то – и по четвертному! – продолжал переговоры Шизик. – Не бойся! Мы – не графья какие-нибудь! На полу разместимся. Нам бы ночь перекантоваться. А тебе – полтинник будет. Плохо, что ли?
– Проходите! – нехотя пропустил дед. – Откуда будете?
– Из Казани мы, дядя Миша! – скороговоркой ответил Шизик.
– Сироты казанские, значит… Кушать, выпивать с дороги будете?
– Будем! – выставил Славка последнюю бутылку казанской самогонки. А вот кушать…
– Картошка у меня есть жареная… С вечера осталась… Сейчас я ее разогрею, – удалился на кухню дядя Миша.
Пока хозяин возился у плиты, компания развернула в пустом углу пару матрасиков и завертела головами, оглядывая пристанище. Обшарпанный стол, три разнокалиберных стула, сервантик, не иначе как извлеченный с помойки, топчан и железная солдатская койка ютились в комнатушке с грязными обоями. Любопытный Славка покосился на сервант. В нем с гранеными стаканами соседствовали фужеры из розового и голубого стекла. Стояла там и поблекшая от времени фотография с каких-то военных. Славка вгляделся. Два лица показались ему знакомыми. В это время вошел дядя Миша, неся большую чугунную сковороду с потрескивавшей от кипящего маргарина картошкой. Он достал из серванта стаканы и вилки из нержавейки. После этого принес из кухни буханку ржаного хлеба.
