– Да я богом тебе клянусь, что ничего не знаю!
Это было похоже на правду.
– Незнайка, а кто из вас на улицу вываливался в первом часу ночи? Вас бабка Макарычиха из окна видела.
Снова блеф. И снова безопасный. Бабка Макарычиха сидит у окна круглые сутки, у нее хроническая бессонница. Благодаря этому заболеванию Копаеву еще во времена работы опером повезло раскрыть несколько шапочных грабежей в первую же зиму службы.
– А ты Мишку спроси! – Он ткнул пальцем в том направлении, где за стеной отдыхал в неудобной позе Гуцалов. – Он на улицу выходил!
– А еще кто?
– Во! – Незнайка поднял вверх палец и глаза его просияли. – Вспомнил! Перец!
– Кто такой? Почему не знаю!
– А он недавно откинулся.
– Оп-почки – мусора… – услышал Антон за спиной шепот пораженного ужасом человека.
Это очухался Гуцалов. Разговаривать сейчас с ним равносильно самоунижению.
– Где Перец живет?
– А где он только не живет… – Встретив взгляд Копаева, Незнайка переменил тон. – Ну, вообще – в восьмой квартире пятнадцатого дома.
– А-а, – протянул Антон. – На улице Филатова, что ли?
– Да ну ты что, командир! На Фасадной!
– Точно. Значит, так, отцы родные, – деловито заметил Копаев, вставая. – Завтра в десять ноль-ноль оба – ко мне в кабинет. Отметитесь и продемонстрируете трезвый вид. Постников – старший, отвечаешь за прибытие. Не появитесь – вспомним первый вариант разговора. Понял, старший?
– Понял, – сообщил присмиревший Постников.
И снова блеф. Во-первых, не придут, во-вторых, если придут, их встретят и покрутят пальцем у виска. Копаев не работает в райотделе уже бог весть сколько лет. Перешагнув через лежащего на полу с закрытыми глазами – спрятался – Гуцалова, Копаев вышел из квартиры.
Черта с два они придут. Случая не было, чтобы пришли.
Дом пятнадцатый был обыкновенной пятиэтажкой, выстроенной во времена посева кукурузы квадратно-гнездовым способом. Сахар из тростника тогда считался лучше свекольного, а импрессионисты считались «пидорасами». Все изменилось с того времени – мнения и ценности. К сегодняшним дням лучшим считается тот сахар, который сухой, кукурузу ест только скот, а «Квадрат» Малевича недавно оценили в двадцать пять миллионов долларов. Не изменилось лишь желание воровать, насиловать, грабить и убивать. То есть присваивать себе постоянно меняющиеся ценности. Когда строили этот дом, то вряд ли предполагали, что через сорок лет только в одном из его подъездов будет жить наркоман.
В квартире восемь Антон обнаружил не то, что искал. По площади всей трехкомнатной квартиры валялись люди, чей разум в данный момент находился очень далеко не только от дома по улице Фасадной, но и от Солнечной системы. Дверь была открыта, поэтому Антон, прижимая к бедрам руки, вошел в нее без труда. В кухне, на насквозь пропитанном мочой матрасе, лежали двое – он и она. Полураскрытые, или – полузакрытые, глаза, открытые рты, разбросанные в стороны конечности. Наркотический приход застиг их буквально за несколько минут до появления Копаева. Рядом с телами – а это определение лучше всего подходило к данному моменту – лежал распущенный резиновый жгут и символ процветающего СПИДа – единственный, на двоих, шприц с остатками крови.
– Черт, сколько ж вам годин-то? – вырвалось из Антона, и он шагнул дальше…
Картины в комнатах мало отличались от увиденного в кухне. Несколько матрасов, вялые, словно безжизненные, тела, шприцы и едкий запах ангидрида. Самый настоящий наркотический притон, предоставленный сам себе по случаю бездействия доблестного отдела по борьбе с наркобизнесом.
