— Ну разумеется! Ты же моя самая-самая близкая подруга!
Этой ночью мне есть чем заняться. Пока Арина договаривается по телефону со своим парнем, я решительно собираю вещи, но только те, что были у меня до приезда сюда. Подачки Мирона мне нужны.
Пусть их Виталина донашивает! Она наверняка оценит. Ширпотреба на вешалках нет. Исключительно люкс.
Потом мы долго сидим с Ариной в кухне за чашкой чая. Мой уже остыл, я лишь пару глотков сделала.
Когда наступает утро, Арина все-таки поднимается в комнату отдохнуть.
Я продолжаю сидеть в кухне, как будто приросла к стулу. Слезы на щеках высохли еще пару часов назад. Мне стало легче. Я выплакалась до опустошения, до сорванных голосовых связок, а теперь мне будто все равно…
Так я думаю ровно до того момента, пока не слышу хлопок двери из прихожей. Напрягаюсь, до боли стискиваю зубы, инстинктивно выпрямляюсь.
— Малышка? — доносится голос Мирона.
А я молчу. Лишь прожигаю взглядом дверной проем.
Раздаются неторопливые шаги. Сначала проходятся по гостиной, а потом подкрадываются все ближе и ближе. В проеме останавливается Суворов.
Вид у него не очень: глаза красные, волосы взъерошены. Вчера он уезжал из дома в идеально отглаженном костюме, рубашке, галстуке, а сегодня галстука нет. Потерял, наверное, когда спешно раздевался.
В руках Суворов держит огромную охапку алых роз. Просто необъятную. Сколько же там цветков? Сто или больше? Такие букеты не дарят без повода. Это откуп.
— Доброе утро, малышка… — тихо, хрипло, виновато говорит он.
Мазнув по мне взглядом, опускает глаза.
Стыдно, что ли? У этого мужчины есть стыд? Вчера мне так не показалось.
— Здравствуйте, Мирон Олегович.
Мой голос такой холодный. Будто не мой. Он стал звучать ниже, грубее.
— Зачем же так официально, малышка? Не чужие ведь люди, — не поднимая глаз, отвечает Суворов.
— Ваша малышка выросла за одну ночь!
Собравшись с силами, я встаю.
— Пусть будет так, — шумно выдыхает и сильно сжимает пальцы на основании букета.
Скрещиваю руки на груди.
— К чему цветы? — резким движением подбородка указываю на букет.
— Антон мне все рассказал. О том, что ты вчера приезжала в отель и заходила в номер.
Ахаю:
— То есть ты сам-то меня не видел? Я не просто зашла… — и добавляю шепотом: — я стояла недалеко от кровати… Как же так, Мирон? Разве это возможно? Я никогда в жизни больше не смогу развидеть это унизительное зрелище.
В глазах снова слезы. Я приказывала себе не плакать, но не получается. Слишком больно. Слишком обидно. Несправедливо.
— Я очень виноват, Рита. Это была досадная ошибка. Такого больше не повторится.
— Досадная ошибка — это когда ты перепутал день рождения тещи и поздравил ее на неделю позже! — кричу я. — А то, что случилось вчера — катастрофа!
Мирон хмурится.
— Тш-ш, сбавь громкость. Мне так хуево, словами не описать. Никогда такого раньше не было. Я еще ничего не соображаю, — подходит ближе и протягивает мне букет. — Давай, пожалуйста, отложим разговор? Мне нужно прийти в себя.
Я настолько расстроена, что не побоялась бы отхлестать предателя цветами по морде, если бы Суворов не был таким щедрым на утешительный букет — очень тяжелый, мне его не поднять высоко — и таким скупым на слова.
Он даже не потрудился придумать что-то в свое оправдание, пока ехал в особняк. Или не посчитал нужным? Кто я, а кто он, чтобы оправдываться.
Я знаю истории о том, что жены терпят бесконечные измены неверных мужей, а взамен получают вот такие плюшки в виде букетов, украшений, поездок за границу.
