Все валится в пропасть. Это уже будто закономерность.
В детстве я не успевала обрадоваться новому подарку от «заботливых» родителей, как следом было условие. Мне было не сложно вести себя хорошо, но им было важно идеально. В гости мы ходили к людям высшего света. И их дети вели себя так же. Но я хотела бегать, прыгать, смеяться, не прикрывая рот рукой или салфеткой. Я хотела, чтобы меня слушали, слышали, хвалили, перед этим посмотрев очередной рисунок, который я выкидывала в урну, потому что слышала очередное: «Угу… не мешай пожалуйста. Иди порисуй там».
Когда выросла тени и вовсе отбросили. Со мной говорили прямо, чтобы не было недопониманий. Ты обязана сделать так и так, иначе запрет. Не на выход в свет, не на брендовые вещи. Запрет на посещение театра, запрет на кружки и занятия танцами, рисованием. Мама умело манипулировала мной если это было нужно отцу.
- Почему, ты меня не любишь? – этот вопрос я задала ей, когда мне было лет четырнадцать.
Он сорвался с моих губ после очередной воспитательной беседы, где мне напомнили о том, какая я неблагодарная дочь.
Мама замерла на несколько мгновений, видимо ища «правильные» слова. А я ждала что она ответит. Я искала долго причину в себе. Думала, что может быть и правда я виновата во всем. Может быть, другие дети лучше, вот мама и папа злятся.
- Любовь отвратительна, зла, лишает рассудка, Вера. Эту мерзость нельзя испытывать ни к кому. Единственная, кто достоин ее – ты сама. Но смотря на тебя, - она окинула меня придирчивым взглядом, от которого я ощутила неприязнь… к себе самой, - я понимаю, что даже этого ты не сможешь сделать. Ты из тех ворон, которые летают в облаках и верят в сказки. А этот вид вымирающий.
У меня не оказалось слов на ответ. Поэтому, больше я не спрашивала никогда. А став немного старше, я обрела немного силы воли и стала отвечать им на выпады. Только от замужества меня это не спасло.
Это было первое предательство, которое таковым вообще сложно считать. Они же так не поступили впервые, они просто продолжали. Потом был Глеб.
После того, как Рома огорошил меня тем, что мы расстаемся, я на Титова смотреть не хотела. Хотя видела, что он красивый мужчина. Да и признавать это было не по мне, когда он в свою очередь вел себя замкнуто. Общался слишком официально.
В брачную ночь вообще увел в спальню и приказал спать, потому что у него завтра переговоры. Уйти в соседнюю комнату не позволил, оставил при себе. В тот период у него было максимальное развитие бизнеса. Он почти не находился дома. А я продолжала учиться. Остыла от всего что произошло. И приняла эту новую жизнь.
Но беременность все крайне сильно изменила. Это не входило в мои планы так скоро, и я злилась.
Я допускала отвратительные мысли в своей голове, до того момента, пока не услышала на первом узи стук сердца нашего малыша. Вот тогда и в моей душе, у меня внутри, мое собственное стало биться в унисон с его… тук-тук-тук…
Глеб становился ближе моему сердце, а по факту казалось, что дальше. Он заботился обо мне, угождал, но делал это молча. Эта стена была непробиваемой. Только ночью он отпускал себя и прижимал так, что постоянно рыдала в подушку подвигаясь к нему ближе.
Как же я любила эти его объятия. Они согревали лучше одеяла и моих пижамных костюмов из плюша.
А потом наступало утро и мне вновь становилось холодно.
Дальше уже известно, что было с нами. И сейчас я убегаю снова. Пытаюсь быть вдали от этой жгучей боли, но он дышит в затылок.
