– Я собираюсь в Тбилиси, должен забрать деньги на развитие цеха. Тебе ничего не надо будет отправить в Тбилиси? Я могу отвезти.
Сергей Георгиевич обрадовался и попросил передать маме четыре тысячи долларов, которые пересчитал и передал Рафику.
Через несколько дней в разговоре с ней Сергей Георгиевич узнал, что Рафик не звонил и, естественно, что ничего не передавал. Первая мысль, которая пришла ему в голову – с Рафиком что-то произошло, поэтому Сергей Георгиевич обратился к Сергею Дарчоевичу, но и он ничего не знал. Прошло более месяца, позвонил Сергей Дарчоевич и сообщил:
– Звонил Рафик.
– И что сказал?
– У него были долги, твои деньги он отдал на покрытие долга.
Сергей Георгиевич долго не мог найти нужные слова. Потом грустно спросил:
– Если нужны были деньги, что же он не попросил?
– Черт его знает, ничего не пойму. В Саратове, наверное, совсем одичал.
Они еще поговорили, но гнетущее чувство усиливалось. Злость быстро перешло в обиду, а потом разочарование растворилось в устойчивом чувстве отвращения. Отвращение – так люди всегда определяли свое отношение к предательству. Не деньги беспокоили Сергея Георгиевича, не их он вспоминал – это была не первая и не последняя потеря. К этому можно привыкнуть или научиться, чтобы не остро реагировать на потери. Нельзя привыкнуть лишь к ситуации, когда вычеркиваешь людей из числа своих друзей. Вычеркивая человека, ты вычеркиваешь часть своей жизни.
* * *
– Вернемся к книге, – предложил Олег Борисович, – если не возражаете.
– Естественно. Замечательный день, небольшой мороз, свободное время, приятная компания. Почему не поговорить?
– Спасибо, приятно слышать. Я, возможно, повторюсь, но меня удивили некоторые Ваши выводы. В частности об ответственности. Мне показалось, что Вы готовы судить всех политиков и финансистов.
– Не согласен. Жаль, что я, возможно, неудачно написал этот раздел, – смущенно ответил Сергей Георгиевич.
– Это я приукрасил, слишком обобщил, – поспешил внести уточнение Олег Борисович.
Сергей Георгиевич не сразу пояснил свою позицию. Олег Борисович даже заволновался, не обиделся ли Сергей Георгиевич? Они продолжали размеренно шагать по заснеженной дороге. Каждый шаг сопровождался специфическим скрипом, который нельзя спутать с другим звуком.
– Мы слышим скрип, – неожиданно заговорил Сергей Георгиевич, – но никогда не думаем, что он создается звуком ломающихся иголок снежинки. Мельчайшие незаметные иголочки создают этот шум. Когда говорят о мировом финансовом кризисе, государственных долгах, неэффективном использовании бюджета и другом – все это только скрип, последствия. А механизмы и действия остаются чаще всего в тени.
– Со скрипом разобрались, а вот со снежинками – не очень, – попытался перевести разговор в более легкую форму и нарушить некое напряжение, которое, как предполагал Олег Борисович, возникло по его вине.
Сергей Георгиевич улыбнулся, очевидно, он сам смущался роли буки, в которой неожиданно оказался.
– Надо полагать, что снежинки – это налогоплательщики? – продолжил Олег Борисович.
– Да, те самые люди, которых кое-кто хочет сократить до одного миллиарда.
– Правильно, чем меньше снежинок, тем меньше скрипа.
– И меньше шума, выдающего тайные причины. Например, события в Ливии. С чего это вдруг французский президент Саркози забеспокоился о несовершенной демократии в африканской стране, когда он за пару месяцев до вторжения обнимался с Муаммаром Каддафи и хвалил его. Что такого произошло, что он неожиданно обнаружил нарушения демократии?
