Предначертание - страница 52

– Да как вы смеете!!!

– Так и смею, – Гурьев расправил плечи. – Армия без идеи – дерьмо свинячье. Командир, швыряющий в первую же мясорубку лучших воинов, как поступил бывший император и как постоянно действует атаман Семёнов – безумец. Людей не отдам. Всё.

– Ну, ты полегче, Яков Кириллыч, – осунувшийся, но вполне сносно уже выглядящий Шлыков появился из-за занавески, перегораживающей комнату, застёгивая на ходу верхнюю пуговицу полевого кителя. – Здорово, Виктор Никитич.

Ротмистр поднялся:

– Господин полковник, – голос офицера звенел от обиды. – Потрудитесь объяснить, что здесь происходит? Кто этот… господин, которому подчиняются ваши люди?!

– А ты думаешь, я знаю?! – улыбнулся Шлыков и посмотрел на Гурьева. – Что Яков Кириллыч мне посчитал нужным рассказать, могу доложить. А что не посчитал – то нам с тобой, ротмистр, знать вроде как и не по чину.

– Иван Ефремович, – поморщился Гурьев. – Я тебя просил, кажется.

– Просил, не просил, – Шлыков вздохнул. – Ты присядь, Виктор Никитич. Раз приехал – разговор некороткий нам предстоит. Станицу-то нашу видал?

– Видал.

– Ну, это хорошо.

Он кивнул вестовому:

– Малышкин, распорядись. Чего на пороге маячить.

– Слушаюсь! – казак козырнул и выскочил на двор.

Шлыков, морщась, присел на лавку, снова взглянул на Шерстовского:

– Ты мне скажи, Виктор Никитич. Ты ругаться приехал или по делу?

– Ругаться за сто вёрст – вот ещё дело, – вздохнул Шерстовский и посмотрел на Гурьева. – Прошу извинить за резкость. Всё как-то неожиданно, знаете. Я, собственно, имею от Григория Михайловича поручение справиться о ваших планах и установить, как это возможно, контакт и… – Ротмистр замялся.

– Неплохое начало, – улыбнулся Гурьев. – Извинения приняты. Позиция моя вам известна. Что дальше?

– Я хотел бы прояснить вопрос о том, кто вы, собственно говоря, такой. Надеюсь, вы понимаете, что расходящиеся, словно круги по воде, слухи о вас как о Наследнике…

– По этому поводу я тоже высказался.

– У меня хорошая память, – вспыхнул Шерстовский. – Я хотел бы знать, кроме всего прочего, что означают слова генерала Сумихары о том, что вы находитесь под его личным покровительством.

– Когда он сказал такое? – удивился Гурьев.

– Во время последней встречи с атаманом Семёновым и господином Родзаевским. Какое отношение вы имеете к японцам?

– К японцам – никакого, – пожал плечами Гурьев. – Просто у нас с его превосходительством взаимопонимание установилось с первой минуты общения. Истинный воин и благороднейший человек, доложу я вам. Вероятно, он предвидел горячность атамана Семёнова, потому и поспешил упредить его возможные опрометчивые шаги.

– Ай да Сумихара, – улыбнулся Шлыков.

– Я не понимаю, – жалобно произнёс Шерстовский.

– Да чего тут понимать-то!

– Подожди, Иван Ефремыч. Я объясню, – Гурьев чуть наклонил голову набок. – Генерал Сумихара наверняка гораздо лучше меня представляет себе всё многообразие политических раскладов в среде эмиграции. Он, безусловно, предполагал, что некоторые мои навыки и умения, о которых он в силу определённых обстоятельств отлично осведомлён, в случае моего участия в военных действиях позволят мне быстро приобрести авторитет, отнюдь не для всех желанный. Да вот Вы не бойтесь, Виктор Никитич. Как только война закончится, я исчезну.

– А я – останусь, – закончил Шлыков.