Да, Боккаччо, славный, добрый итальянец… Однажды Олина бабушка вдруг заметила ее патологическое увлечение Библиотекой Всемирной Литературы – и подошла поинтересоваться, чем так занята внучка, перешедшая в пятый класс. Заглянула в книгу – и ахнула… Потом спохватилась: «Этого тебе читать нельзя… Направление не то, – и, желая смягчить впечатление: – Сейчас я найду тебе интересную книгу – сама ею в детстве зачитывалась!». «Декамерон» был немедленно отобран, упрятан в родную суперобложку и водворен на место, а взамен она сразу же выдала Оле «Витязя в тигровой шкуре».
Ах, Руставели, Руставели! «Что отдал, то твое!» – как же она, одиннадцати лет, запросто отдала его, даже не читая! Ни на минуту не задумавшись, девчонка мгновенно поменяла местами суперобложки: «Витязя», одетого в новую шкуру, затолкала обратно в шкаф, а его, тигровую, благополучно напялила на «Декамерон» и сразу же углубилась в потрясающее чтение, от которого пылали щеки.
Бабушка наблюдала за ней с умилением: вот какой удачный педагогический подход она сразу нашла к девочке! Своим прямым, честным и бесхитростным сердцем она не могла почуять бездну коварства в пухленькой беленькой отроковице, и даже в голову ей не пришло проверить – а та ли книга, любовно ею подобранная, ночует на подушке у спутанной головки внучки!
Это единственное детское Олино коварство было отмщено спустя лет десять, когда она уже училась на филфаке. Дело в том, что «Витязя в тигровой шкуре» она в жизни так и не осилила – уж больно сентиментален. Но на экзамене по литературе народов СССР из билета улыбнулся ей именно он, Руставели, – и пришлось просить переменить билет… Зато веселые истории Боккаччо она помнила до сего дня.
Ольга встрепенулась:
– А я знаю, что делать. Надо каждый вечер после ужина не отпускать всех терзаться поодиночке и терзать друг друга, а оставаться здесь, при свете, и рассказывать что-нибудь. На заданную тему. Пусть каждый день будет новый распорядитель, назначаемый предыдущим. И этот распорядитель задаст тему на свой день – чтобы было, о чем думать, кроме чумы…
– Старо, – сморщилась начитанная Татьяна. – Этой идее семьсот лет. Придумай что-нибудь новенькое.
– Раз в Средние века помогало, то и сейчас поможет, почему нет, – рассудительно отозвалась Маша. – Да и Катюшу это, может, как-нибудь выведет из депрессии… В любом случае, рассказывать истории лучше, чем предаваться отчаянью, страхам и самоедству… Попробуйте, предложите всем за ужином…
– И выслушайте, как мужики… и особенно Макс… да и Борис, пожалуй… пошлют вас на три буквы, – добавила безжалостная бухгалтерша.
* * *
Поразительно, но Олю Большую не послали – возможно, из-за того, что она продолжала исправно готовить сносную пищу из все более и более скудного набора продуктов, или просто из уважения к ее неоспоримой учености: Станислав давно еще позаботился, чтобы все узнали об Олиной кандидатской степени. Предполагаемый гонитель всяческих интеллигентских вывертов Максим, наоборот, вдруг бурно встал на ее сторону, как только увидел, что Катюша отреагировала на внесенное предложение чахлой улыбкой и слабым кивком. Дети, у которых остался один на двоих угасающий, как больной чахоткой, игровой планшет, который они ночью поочередно выкрадывали друг у друга из-под подушки, выразили откровенную радость; даже Борис снисходительно пожал плечами, раздумчиво приподняв бровь, а старик Соломоныч – тот и вовсе загорелся было прямо сейчас начать какой-то, видимо, давно распиравший его интересный рассказ. Инициативная группа быстро определила нехитрые правила, перенятые у добряка Боккаччо, и, поскольку Ольга являлась несомненным вдохновителем всей этой не лезущей в третье тысячелетье затеи, то именно она была немедленно и единогласно назначена распорядительницей первого дня.
