В домике, в сенях на лавке – мёртвый. Нет, Виталий его никогда не видел. Но был он именно из той бригады, ради которой отбарабанили слёт бригадиров.
Бийкин топает в тайге, не подождав у вертолётного поля автомобиль, нагнавший его за Улымом, вызвав храбростью уважение водителя и его удовольствие: не передумал, и обещанные два рубля не отменились.
Работая, он не помнил о каком-то трупе. Нет ясности, кто виноват, а строчки нужны. Строчки – в номер, строчки – в загон.
Когда работаешь на какую-то газету, то писать надо в неё не про шишечки, а на заказанную тему. Ни одни репортёр в мире – не свободен. Но Гусельников, то ли плохо это понимал, то ли делал наперекор. Парень, вроде, неплохой, но одновременно (согласен с Леонтием) автомат в руки такому не надо давать.
Он бы не о рекордах, а о трупе на лавке в домике милиционера. Он бы сопоставил эти две темы. А вот Бийкин и копать не думает. Его панацея не велит ему волноваться. Как не рекомендовано это больному, который имеет цель выздороветь, а не умереть.
Володя явно был уверен: впереди беспросветность и правильно критиковать плохое ведение хозяйства и прямолинейную пропаганду. Пропаганда хорошего, но не умелая, приводит к негативному эффекту.
С этим согласен Бийкин. Но он не одобряет такую деятельность, какую вёл этот парень. Он не думает, будто это путь в беспросветность, в яму какую-то. Да и хлопотно подменять руководящие органы. Газета – не твоя. Она горкома партии. Демократическая печать буржуев – только внешне демократия. И там: либо государство, либо богатеи управляют пропагандой, и любого, кто делает что-то вразрез, найдут и убьют. Но и этот, наверное, кем-то убит? Или нет?
Свист локомотива, стук колёс. Идёт поезд с юга на север, а вот и встречный гремит с севера на юг.
Глава пятая
9 февраля, воскресенье)
Взгляд из телевизора
Бийкин переделал воскресные дела. Дай-ка почитаю! Так, немного…
Anno… На планёрке шутим. Валуй дал слово не болтать об инъекции, но взглядывает на меня оторопело. А о том, как я с поезда не там сошёл, наболтал. Его речь: «этта» или «эн-то», но коллеги привыкли.
Муратов вдруг:
– А всё-таки чего тебе нужно?
– «…А нужно, дитя, мне того же, что многим в нашей стране». Генрих Гейне.
– А…
Я цитирую:
– «…много беззаконий надо устранить, много кривды выпрямить, несправедливостей загладить, злоупотреблений искоренить…» Сервантес, «Дон Кихот».
Хохот.
– А я эн-та, читал! – откровение Валуя. – Недавно! Дочке!
– Великая книга, – хмыкает редактор.
– Главное – современная, – Валентина – с намёком.
– Дон Кихот – умный, – с иронией – Федя.
– Дурак он, эн-то, набитый! Дурацких романов начитался и давай по ним жить!
Муратов подмигивает жене:
– Володя, а тебе, видимо, как-то близок этот рыцарь?
– У меня и Дульсинея есть.
– Но её эн-то не было!
– Вот и у меня нет!
Мы опять покатились.
И Бийкин, можно сказать, «покатился». Но выплывают «свидетельства». Федя – с горьковатой усмешкой: «Он – странствующий рыцарь». Муратов нервно: «Он нас мистифицировал. Некоторые увидели в нём Дон Кихота, но он – не рыцарь!» Эти оценки не обрадовали Виталия, тогда нового работника. Недружный коллектив. Об одном человеке говорят противоположное! Ну, а он, понятно, в команде тех, кто этим «рыцарем» был напуган.
– А вот у тех, кто его защищает, играет совесть.
Например, Валя, Прекрасная дама. Наверное, к тому идёт: стихи дарить будет некому.
Anno…
