– Что случилось у Даши на этот раз? Инструменты я не захватил, – пытался шутить Лев Борисович.
Даша протянула ему тетрадку.
– Попробуйте прочесть, а мы пока чай заварим свежий. Я перевела со словарем, кое – что поняла, но мне надо быть уверенной в правильности.
Лев Борисович открыл тетрадку и начал медленно, без звука шевелить губами. Прошли не менее пятнадцати минут, и он прочел текст повторно. Даша отнесла мальчишкам чай и пирожные, сахар и салфетки. Друзья занимались делом.
– Ну, что я могу сказать дамы, все очень серьезно, можно сказать даже трагично. Первые страницы дневника обычные конспекты, а вот с четвертой идет сам дневник. Читать? « 1945 год. Меня зовут Андрес Штоль. Я уроженец Дрездена и родился в 1931 году. Моя мать, Анна Винер родом из России, но в 1910 году вместе с родителями выехала в Германию, где вышла замуж за Отто Штоль. Я старший ребенок в семье и имел брата Генриха, рожденного 5 сентября 1935 года, и сестру Эльзу 3 марта 1938 года. Мой отец, врач по профессии был призван в армию в 1941 году и погиб в 43. После гибели отца нас выселили из квартиры и города на небольшой хутор к дальним родственникам отца. Это было не лучшее время в нашей жизни. Выполняя работу батраков, мы чаще всего оставались голодными и тогда, я начал воровать. Вор, конечно, из меня вышел плохой, и крал я лишь продукты, но брат и сестра меньше голодали, а меня, ни разу не поймали за руку. День 5 марта 1945 года стал самым страшным днем в моей жизни. Город и окрестности бомбили не переставая, укрыться было негде. Мы бежали, падали и опять бежали, а вокруг много тел и среди них мама, Генрих и Эльза. Казалось, мама хотела закрыть их собой. Я кричал, плакал, пока не потерял сознание. Не знаю, сколько прошло времени, но я увидел лица, которые сказали: – « Этот еще живой». Очнулся я в русском госпитале. Постепенно приходя в себя, я понял, что лучше всего молчать и может, тогда меня не тронут. Планируя побег, я не знал, что моя сломанная нога не позволит мне этого сделать. Ночью я спал с куском одеяла во рту, чтобы не закричать во сне по-немецки. Русский доктор перевел меня к себе за ширму через три дня. Он ни о чем меня нем спрашивал, только сказал: – « Не разговаривай ни с кем и больше ешь, тебе нужны силы». Вот, где пригодились мамины уроки. Я стал вспоминать то, чему она нас учила и уже через день, как мог, рассказал доктору все. Он спросил, поеду – ли я с ним в Москву и хочу ли стать его сыном. Я не думал долго, я не знал, жив ли дядя Пауль, брат отца, у которого было четверо детей, но я знал, что моей семьи больше нет, и я согласился. Я не знаю, как ему это удалось, но сразу я стал его племянником, сыном его брата, а потом уже в Москве сыном – Барышевым Андреем Ивановичем. Семья его приняла меня по своему, дочь с интересом, а жена равнодушно, даже враждебно. Самое трудное было выучить правильный русский язык, правописание. Сталина, так звали мою названую сестру, учила меня по букварю. Так я выучил буквы, научился складывать их в слова и писать. Свою новую биографию я выучил наизусть, а в школу я пошел только через год. Мне не пришлось оправдываться, когда я путал слова или усиленно вспоминал правильность их правописания или произношения, но и немецкий мне приходилось «забывать». У меня в деле лежала справка о ранении и контузии, которая давала право на эти «ошибки».
