Словом, это были типичные «средние» ребята, каких многие и многие тысячи. И все же было одно «но». Дело в том, что эти двое, ко всему прочему, выглядели еще и, так сказать, вовремя не изросшимися. В восемнадцатилетнем возрасте подобные ребята не редкость, но эти были на порядок старше, – а значит, дело менялось коренным образом.
Парень в шапочке все смотрел то вдаль, то на свои ноги, курил, как вдруг обернулся и прикрикнул:
– Слышь, ты!
Второй парень никак не отреагировал.
– Слышь!..
– Ну чё!
– Завязывай уже копошиться! Уймись. Чё ты делаешь?
– Да какая разница. Хочу и делаю.
– Щас уже старикан придет. Уймись, говорю.
– Ты мне не указывай! Как придет, уймусь.
– Я говорю, завязывай.
Они бы так еще долго пререкались, но вдруг парень в шапочке как-то неожиданно, даже инстинктивно обернулся к лесу.
– Эй… Вотон он.
– Где? – второй парень тотчас приглушил мотор, сплюнул в траву и встал, облокотившись на руль; газовая труба извергла из себя последние дымовые колечки и струйки и заглохла.
– Разуй глаза!
– Да вижу уже, вижу…
– Видал как идет! Прям расхристанный крутой перец…
– Ха, ха-ха, – парень с мотоциклом рассмеялся коротко, гадливо, даже как-то уродливо; его открытые глаза еще более просветлели.
– Ну чё, никто не следил за тобой? – прикрикнул парень в шапочке – вдаль, Перфильеву.
Перфильев ничего на это не ответил, по тропке подошел вплотную и продолжал так стоять с полминуты; он улыбался хитро, но в то же время и с оттенком какого-то странного покровительства, смешанного и с непрестанным ожиданием подвоха от тех, над кем это неправомерное (с их точки зрения) покровительство было взято – подвоха, так сказать, в расплату; глубокий узор морщин вокруг глаз и изогнувшиеся черничные губы, с которых как будто того и гляди сорвется восклицание: «У-у ты како-о-ой! Так вот, значит?..»
Парень на мотоцикле, между тем, опять рассмеялся; пониженным тембром.
– Следил?.. Ха, ха-ха. Ну ты скажешь тоже – мы сейчас тут прямо детектив соорудим, – и сказав это, рассмеялся своей собственной шутке уже в полный голос и визгливо.
Первый не обратил на этот хохот никакого внимания, а все рассматривал сторожа.
– Ну ладно, ладно. Здорово уж! – и притронулся к руке Перфильева.
Тот все стоял без движения, но вдруг произнес:
– Ну привет… – так и не меняя выражения лица, бросил взгляд куда-то в сторону, потом переменил позу и вел себя уже более естественно, – привет… Федор.
– Чё он сказал? – парень на мотоцикле вытянул голову; его губы растянулись; глаза опять прояснились, даже засверкали на сей раз; он все прекрасно слышал, но это была его манера – переспрашивать, если говорил кто-то, к кому он относился… неоднозначно – да, так лучше всего будет сказать.
– Федор. Он назвал меня «Федор», – Федор подмигнул.
– Ха, ха-ха. Федор… Евгеньевич! Федор Евгеньевич, – и оба они так заржали, что телам их даже пришлось перегнуться пополам – чтобы избавиться от этого взрывного хохота; у Перфильева зазвенело в ушах.
И все же Федор смеялся чуть менее громко.
– Ну хватит уже, тихо! Успокойтесь, хватит!
И тут смех их иссяк так же быстро, как и появился.
– Ну так никто не следил за тобой?
– Да кому следить-то! Сохраняй простую осмотрительность и все.
– И ты ее сохраняешь, да? – Федор лукаво взглянул на сторожа; потом щелчком пустил окурок в траву.
– Ну а ты думал? Хм… – важно сказал Перфильев.
– Чё, есть новости?
– Новости? Есть… есть… конечно, есть…
