Ты вытащил то, что хотел!
На деле же ничего подобного никогда не выходит. («Нет, об этом ни в коем случае нельзя теперь думать», – снова подсказка моей матери).
Сейчас не время концентрироваться на том, чтобы вытащить определенную карту или, что то же самое, на выпадении числа на рулетке, – это ты будешь делать, когда крупье запустит ее.
Сейчас – твой выбор.
Неужели же никакой подсказки, и я должен просто ткнуть воображаемым пальцем – и все?
– Это ваше? – слышится вопрос. Женский голос слева от меня, вкрадчивый, – таким тоном говорят персонажи сновидений, когда стараются вытолкнуть сновидца на поверхность, к пробуждению.
Я послушно выныриваю.
– Что?
– Я спросила: это не ваше случайно?
Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с молодой женщиной. «Красивая… чертовски похожа на Ольку… а скорее так: Олька Бердникова станет похожей на эту женщину, когда вырастет». (Да, и впрямь не избавиться от внешнего мира, но теперь я и не горю желанием – ведь речь идет об Ольке.
Ты стал думать, как тридцатипятилетний мужчина, заметил? В мире фильма… Как тебе?..
Взрослее Мишки)…
Я перевожу взгляд на карту, которую женщина держит в руке, поднятой до уровня шеи, – семерка пик.
Боже, нет, ни в коем случае не подавай вида, что тебе известно, хотя бы даже и приблизительно, откуда взялась эта карта; что это – твое материализовавшееся сознание – нет, вот здесь ты должен сохранить на себе обличье персонажа.
– Нет… где вы ее взяли?
– Лежала возле вашей руки.
– Странно. Когда подходил к столу, никакой карты тут и в помине не было…
Вот так, хорошо, молодец!
– Может, вы не заметили… Наверное, крупье оставил, – женщина замолкает в нерешительности…
Быть может, обдумывает, продолжать разговор или нет?
Я вижу, как мои руки пододвигают все фишки на семь-черное.
(Вот это уж точно детская логика: «семь пик – пик – черное»).
– Ставки сделаны! – произносит крупье; сейчас он запустит рулетку…
Дверь отворилась. В комнату заглянула мать.
– Мишка просил передать, что придет к середине фильма.
Я испытал острый укол в грудь: Мишка! О Боже, я совсем забыл про него!
– Как это? Он же обещал смотреть со мной! Где он?
– Показывает отцу ваше творение.
– Какое творение?
– Ну, ты будто бы не знаешь! Эту вашу «верхотуру»!
Конечно же, в самый первый момент, я обвинил про себя дядю Вадика. Он украл у меня Мишку – чтобы я не смог поделиться с ним…
– Слушай, ма, ну посмотри тогда ты со мной.
– Еще чего!
– Ну пожалуйста!
– У меня дел по горло – не до твоей жары, – мать говорила так, но на самом деле это была правда лишь до определенной степени – как только в фильме начнется очередная эротическая сцена, мать будет уже тут как тут и прикажет мне немедленно отвернуться от экрана; моего кумира она называла не иначе, как развратником – с презрением глубоким и чрезвычайно кислым, – смотри сам, пока лето. Но осенью я тебе не разрешу смотреть.
– Да понял я, понял. Сто раз говорила.
– Ну и еще раз повторю, ничего. Потому что так оно и будет.
Дверь захлопнулась.
– Два-красное! – объявляет крупье на экране.
Я проиграл…
Только пока, я просто отложил победу на потом, да и то не по своей воле; придет время, я вернусь к осуществлению.
И тут начинается заставка «Midnight heat».
Этот жаркий тропический остров, рассекаемый надвое экваториальным поясом и запененный горькими от соли водами Атлантики, ныне существует в моей памяти свободным от борьбы остального мира – подобно, наверное, тому, как его жители по пришествии на пляж освобождаются от тяжестей легкой одежды и демонстрируют солнцу и уклончивым пальмам свои ровные двойные загары: демонстрация островитянских торсов, услажденных недавними ласками любовников.
