– Откуда вы? – поинтересовался Энтони. Ответ он знал, но при виде ее красоты все мысли из головы испарились.
– Из Канзас-Сити, штат Миссури.
– Ее оттуда выставили сразу же после введения запрета на продажу сигарет.
– Так там запретили сигареты? Чувствую руку дедушки-праведника.
– Ведь он реформатор или что-то в этом роде?
– Мне приходится за него краснеть.
– Мне тоже, – призналась Глория. – Ненавижу реформаторов, особенно тех, что стремятся переделать меня.
– И много таких?
– Полно. «Ах, Глория, если будешь злоупотреблять курением, испортишь свой прелестный цвет лица!» Или вот еще: «Ах, Глория, вышла бы ты замуж и угомонилась!»
Энтони поспешил согласиться, но ему сделалось любопытно, кто дерзнул разговаривать в подобном тоне с такой личностью, как Глория.
– А еще есть реформаторы более утонченные, – продолжала Глория. – Те, что передают жуткие истории, которые якобы о вас слышали, и не преминут упомянуть, как яростно вас защищали от злобных нападок.
Энтони наконец рассмотрел, что глаза у девушки серые, очень спокойные и невозмутимые, и когда их взгляд останавливался на его персоне, понимал, что хотел сказать Мори, утверждая, что Глория одновременно юна и стара как мир. Она всегда говорила только о себе, как прелестное дитя, и ее замечания по поводу собственных пристрастий были неожиданными и полными искренности.
– Должен признаться, – начал серьезно Энтони, – что даже я кое-что о вас слышал.
Мгновенно насторожившись, Глория выпрямилась. Глаза нежного серого оттенка незыблемой гранитной скалы встретились с его взглядом.
– Расскажите, и я поверю. Всегда верю тому, что обо мне говорят. А вы?
– Всенепременно! – дружно откликнулись оба юноши.
– Тогда рассказывайте.
– Право, не знаю, стоит ли?.. – поддразнил девушку Энтони, не в силах сдержать улыбку. Ее интерес был совершенно очевидным, а поглощенность собственной персоной выглядела почти смешной.
– Он имеет в виду твое прозвище, – вмешался кузен Глории.
– Какое прозвище? – поинтересовался Энтони с вежливым недоумением.
– Глория-Странница! – В голосе девушки звучал смех, такой же неуловимый, как переменчивые тени от пламени камина и лампы, играющие на ее волосах. – О Господи!
Энтони был по-прежнему озадачен:
– И что это означает?
– Означает меня. Именно эта кличка прилипла ко мне с легкой руки каких-то глупых мальчишек.
– Неужели не понимаешь, Энтони, – пустился в объяснения Дик, – что имеешь дело со всенародно известной путешественницей и все такое прочее? Ведь ты это о ней слышал? Глорию называют так много лет, с той поры, как ей исполнилось семнадцать.
Глаза Энтони сделались насмешливо-печальными.
– Что за Мафусаила в женском обличье ты ко мне привел, Кэрамел?
Даже если замечание обидело девушку, она пропустила слова Энтони мимо ушей, возвращаясь к главной теме:
– Так что вы обо мне слышали?
– Кое-что о вашей внешности.
– Вот как? – разочарованно бросила Глория. – И только-то?
– О вашем загаре.
– Моем загаре? – Она была явно озадачена. Рука скользнула к шее и на мгновение замерла, будто изучая пальцами оттенки упомянутого загара.
– Помните Мори Ноубла? Вы с ним встретились около месяца назад и произвели неизгладимое впечатление.
Глория на секунду задумалась:
– Помню. Но он так мне и не позвонил.
– Уверен, бедняга просто не отважился.
За окном стояла непроглядная тьма, и Энтони удивился, что его жилище когда-то представлялось серым и унылым. Такими теплыми и полными дружелюбия выглядели книги и картины на стенах, и старина Баундс подавал чай, почтительно держась в тени, а трое приятных людей оживленно обменивались шутками у весело горящего камина.
