– Пожалуй, вы правы. Светлая голова, компьютерщик. И эта гром-баба стерла его в порошок. Он так и не освободился от своей болезненной зависимости от любимой мамаши. И она его любит и ненавидит за свою вину перед ним. Она ежедневно напоминает сыну о его протезах, называет жалким уродом и призывает открыть глаза на то, что я этим бессовестно пользуюсь. Не могу не пользоваться. Я же красивая – следовательно, я стерва. И он, ее сын, вернулся к той, кто его всю жизнь добивает – к маменьке. Бросил жену и дочь, нас, которых любит больше жизни. Он никогда себе этого не простит, я-то это знаю. Я хотела вернуть его назад. Видите, что из этого получилось… А тут еще какой-то ее сотрудник, профессор, сошелся с чужой женой. И для нее это вдруг стало прямым доказательством того, что я изменяю своему мужу. Она заставляет сына требовать развода. Вот этот бред и есть наша семья. Вы что-нибудь понимаете в этой жизни?
– Понимаю, – сказал я. – То, что произошло, вполне нормально. По-другому не бывает. Кстати, этот сотрудник-профессор – именно я. Хотя я не уверен, что моя беспутная жизнь стала причиной ваших несчастий.
– Ваша история, как видите, пересеклась с моей. Возможно, мы оба без вины виноваты – если вы, конечно, верите в то, что бывает дым без огня. У вас что, любовь?
– К сожалению, да.
– Значит, у вас своих проблем хватает. Впрочем… Поймите меня правильно, говорю вам как профессиональный психолог. Я бы с удовольствием поменялась с вами местами. На время.
– Боюсь, в моей истории наступает то время, когда я бы не советовал вам этого делать.
– О-о! Тогда я вам просто завидую. Так хочется просто любви – и больше ничего. Любви любой ценой. Все остальное в жизни – пустота.
Ее глаза окончательно покинула агрессия змеелова.
– Спасибо вам. Вы тонкая женщина.
– Да, тонкая. Только где тонко…
– Не всегда. Иногда прочнее тонкости ничего не бывает. Как вы думаете, Лариса Георгиевна на самом деле может повеситься?
– Самое страшное, что не исключен и этот нелепый вариант.
– Почему же страшное? Любой другой вариант еще страшнее.
– Так-то оно так, но… Сережа ведь будет считать меня виноватой. Она об этом позаботится, можете не сомневаться.
– С другой стороны, для вас это единственный выход. Только вот пожелать вам такого счастья как-то язык не поворачивается.
– Вы правы. Я с вами согласна.
– Так устроен мир.
– Как это – так?
– Так. Какая-то дьявольская мясорубка. Уцелеть-то можно, но вот зачем – непонятно.
– Вы справитесь. У вас есть характер и психологическая устойчивость. И ум.
– Это наблюдения профессионального психолога?
– Нет, увядающей одинокой женщины.
Думаю, это был сильный профессиональный ход с ее стороны.
– Вы любите блюз? Послушайте блюз сегодня вечером.
– Почему именно блюз? А не Рахманинов, например?
– Это долго объяснять. Рахманинов велик. Но вы… Просто послушайте блюз.
– Мне нравится это нелепое предложение.
– Поймите меня правильно: это очень интимное предложение.
– Пожалуй, я так и сделаю.
– И еще, Светлана… Вы не одиноки, у вас есть дочь. Вы не знаете, что такое одиночество. И, наконец… Вы красивы и порядочны. Это наблюдения завзятого дамского угодника.
Она вскинула на меня глаза, мерцающие чудными темноватыми оттенками, глаза, в которых можно было разобрать и привычку терпеть боль, и затаенную надежду, и готовые брызнуть фейерверком искры радости, – типично «оконное» выражение лица (к этому я еще вернусь) – и я понял, что для меня перестали существовать на свете красивые женщины.
