Преломление. Витражи нашей памяти - страница 28

Бегу вдоль Мясницкой по краю проезжей части. Топтать пешеходный тротуар считалось среди нашей ребятни неприличным. Здесь соблюдался своего рода неписаный кодекс чести, где всё было регламентировано и почти свято. Тротуар для нас не существовал, мы его игнорировали. Это пусть добропорядочные граждане ходят по нему. А мы всё бегом, в темпе, почти наравне с автомобилями, хотя автомобилей тогда было мало.

И вот бегу я по Мясницкой, по мокрому после дождя асфальту, слышу сзади звук приближающегося автомобиля. Я даже не оглядываюсь. Объедет. Не станет же он давить бегущего по делам человека. А в городе у каждого дел невпроворот. И вдруг – шарк чем-то по пятке, я аж присел. Слышу скрип тормозов. Оглядываюсь – чёрный «паккард» с зелёными шторками на окнах. «Ни хрена себе! – думаю. – Наверняка правительственный». Таких «паккардов» в Москве было – раз-два да и обчёлся. По пятке мне передним колесом шарахнул. Дверка отворилась, а в салоне сам Лаврентий Палыч собственной персоной – пенсне своим поблёскивает, губы в улыбке растягивает. Тогда мы всех «шишек» из Кремля наперечёт знали. А его только недавно наркомом внутренних дел сделали.

– Что, мальчик? – говорит. – Куда так шибко бежишь? Правила движения не соблюдаешь. Все люди как люди, а ты как хрен на блюде: все идут там, где надо, а ты бежишь, где не надо. Вот по пятке и получил. Скажи спасибо, что не задавили. Будешь правила нарушать – не только по пятке получишь. У нас в Стране Советов строго на этот счёт. Представь, если бы все наши граждане на проезжую часть высыпали и побежали. Что было бы?

– Больно, дяденька! – отозвался я.

– Вот именно – больно будет. Покажи пятку.

Я поднял пятку почти к самому носу Берии.

– Ссадина, – констатировал нарком, – до свадьбы заживёт. Йодом дома помажь. Йод дома есть?

– Есть, – соврал я.

– Это хорошо. Йод, он от всех болезней. Где заболело, там и мажь – обязательно пройдёт. Все остальные лекарства – ерунда. Не так ли, Рафаэль Семёнович? – обратился Берия к водителю.

– Истинная правда, Лаврентий Павлович! – отозвался водитель. – Особенно от ушибов помогает.

– А почему босиком? – поинтересовался Берия.

– На лето обуви нет, – признался я, – а босиком даже лучше, закаляешься…

– Чтобы тело и душа были молоды, ты не бойся ни жары и ни холода, закаляйся, как сталь! – скрипучим голосом пропел Лаврентий Палыч слова известной в наши времена песни.

– Ладно, дяденька, побежал я дальше, – решил завершить я нашу вынужденную встречу.

– Э-э, нет! – сверкнул Берия своим пенсне. – Я просто так не останавливаюсь. Советские граждане не должны ходить босиком! Садись в машину, поедем сандалии тебе купим. Давай, Рафаэль Семёнович, поворачивай-ка к Большому, а там и на Петровку – прямо к ЦУМу с рабочего подъезда.

ЦУМ я знал хорошо. Там мы частенько ошивались, прогуливая уроки. Товара там всегда было много. Но почти весь он отпускался по ордерам, которые выдавались по месту работы. Получалось, без ордера ничего не купишь. Я попытался объяснить это товарищу Берии, на что он, сняв пенсне и приблизив ко мне круглое лицо, произнёс членораздельно:

– Я сам, если надо, могу выписать любой ордер. Трогай!

Водитель дал газу, и мы вмиг оказались на Петровке, где и располагался главный магазин Мосторга ЦУМ – Центральный универмаг Москвы. К заднему подъезду универмага, куда подъехал наш «паккард», тут же выскочил чем-то встревоженный лысеющий человек и, переводя частое дыхание, произнёс на выдохе: