– Куда!
– Хочу потолковать с этим чертовым Смаником.
Они вышли в приемник. Там было полным-полно карелланцев. Снаружи, с подветренной стороны станции, пришвартовалось несколько десятков сухопутных кораблей.
– Сманик! – окликнул Клейтон. – Что тут такое происходит?
– Летний праздник, – сказал Сманик. – Наш ежегодный великий праздник.
– Гм. А как насчет того ветра? Что ты теперь о нем думаешь?
– Я бы определил его как умеренный, – сказал Сманик. – Ничего опасного, но немного неприятно для прогулок под парусом.
– Вот как, неприятно! Надеюсь, впредь ты будешь предсказывать поточнее.
– Всегда угадывать погоду очень трудно, – возразил Сманик. – Мне очень жаль, что мой последний прогноз оказался неверным.
– Последний? Как так? Почему?
– Вот это, – продолжал Сманик и широко повел щупальцем вокруг, – весь мой народ, племя сиримаи. Мы отпраздновали Летний праздник. Теперь лето кончилось, и нам нужно уходить.
– Куда?
– В пещеры на дальнем западе. Отсюда на наших кораблях две недели ходу. Мы укроемся в пещерах и проживем там три месяца. Там мы будем в безопасности.
У Клейтона вдруг засосало под ложечкой.
– В безопасности от чего, Сманик?
– Я же сказал тебе. Лето кончилось. Теперь надо искать спасения от ветра, от сильных зимних бурь.
– Что такое? – спросил Неришев.
– Погоди минуту.
Мысли обгоняли одна другую. Бешеный ураган, едва не стоивший ему жизни, – это, по определению Сманика, безобидный умеренный ветер. Зверь вышел из строя, передвигаться по Карелле не на чем. Защитная ограда разрушена, фундамент станции расшатан, а корабль придет за ними только через четыре месяца!
– Пожалуй, мы тоже поедем с вами на ваших кораблях, Сманик, и укроемся с вами в пещерах… укроемся там…
– Разумеется, – равнодушно ответил Сманик.
«Что-то из этого выйдет, – сам себе сказал Клейтон, и у него опять засосало под ложечкой, куда сильнее, чем во время урагана. – Нам ведь нужно больше кислорода, другую еду, запас воды…»
– Да что там такое? – нетерпеливо спросил Неришев. – Какого черта он тебе наговорил? Ты весь позеленел!
– Он говорит, настоящий ветер только начинается.
Оба оцепенело уставились друг на друга.
А ветер крепчал.
Редер очень осторожно приподнял над подоконником голову. Успел заметить пожарную лестницу, спускающуюся в тесный проулок, а в самом низу изношенную в хлам детскую коляску и три мусорных бака.
Моментально из-за бака вынырнула обтянутая черным рукавом, сжимающая что-то блестящее рука. Редер распластался на полу. Пробив окно, пуля вошла в потолок и осыпала беглеца штукатуркой.
Значит, через проулок не уйти. Окно, как и дверь, под прицелом.
Долговязый мужчина лежал на растрескавшемся линолеуме, и глядел на пулевую дырку в потолке, и ловил проникающие сквозь дверь звуки. Вот уже двое суток он не брился; глаза налились кровью; морщины казались еще глубже из-за грязи и усталости. Отражался на его лице и страх: тут напряжен мускул, там дергается нерв. Но вопреки всему теперь это было лицо человека решительного – постоянное ожидание смерти изменило характер Редера.
В проулке его караулит стрелок, еще два – на лестнице. Он в западне. Его уже можно считать покойником!
«Все же я пока дышу и двигаюсь, – размышлял Редер, – но это лишь благодаря нерасторопности смерти. Через считаные минуты она разберется со мной. Наделает дырок в голове и туловище, эффектно пропитает одежду кровью, раскинет руки и ноги в нелепой позе кладбищенского балета…»
