– Ты заслуживаешь мира без Стужи, Хальсон, – сказал он тихо. – Как и твои сёстры. И многие, многие другие люди. Без Химмельнов. Без холода. Без клетки.
Некоторое время оба они молчали, глядя на огонь. Косы Хальсон продолжали лежать волосок к волоску, несмотря на вечер – скрученные так туго, что у неё, должно быть, болела голова. Глаза – чёрный и золотой – всматривались в пламя, как будто спрашивая у него, как быть. Она рассеянно поглаживала большим пальцем подаренную подвеску, и Эрик вдруг поймал себя на том, что хотел бы сидеть так – с ней, в уютном молчании – ещё долго. Когда они преуспеют, должно быть, им обоим – как и каждому в Кьертании – ещё долго будет не до того.
– Посидим ещё немного? Можем сыграть в тавлы. Хочешь?
Она улыбнулась, кивнула.
– В день рождения мне наверняка повезёт.
– Везение здесь ни при чём, Хальсон. Тебе не нужна удача, чтобы добиться своего.
Она снова улыбнулась – с новой задумчивостью, которую он не сумел разгадать.
* * *
Спустя два дня, ложась в капсулу, он вспоминал о том вечере – о том, как Иде Хальсон наконец приблизилась к тому, чтобы одолеть его на игровых полях. Если прямо сейчас он ведёт её на верную смерть, охотнице уже никогда не обыграть его.
Но думать об этом было поздно. Нервный кропарь, немало получивший за свою помощь и молчание, закрыл капсулу. Плир медленно наполнял её, проникал в тело.
Стром успел подумать – что, если это его последний выход в Стужу, последний – и полетел ей навстречу.
Тёмное небо, расписанное звёздами. Воронки пустоты над снежными пиками и впадинами. Лёгкое мерцание слоя Души… Он подумал, что хотел бы увидеть чёрную ревку ещё разок – весточка от старого друга перед тем, как распрощаться навеки. Не стоило надеяться. С появлением Хальсон ревка стала появляться реже – а после операции пропала совсем.
«Иде».
«Эрик».
Правый глаз стал средоточием всего оставшегося в мире тепла.
«Ты знаешь. Сорок четвёртая. Вперёд».
Она знала. Стром чувствовал её горячее тяжёлое дыхание, слышал скрип снега под ногами, видел пар, поднимавшийся перед лицом.
Они выбрали выход как можно ближе к нужному краю, но идти предстояло дальше – по прикидкам Строма, несколько часов.
Сорта должна была выдержать – самые долгие их охоты продолжались почти сутки, – и всё же он беспокоился за неё.
На миг Эрик остановился, глубоко вдохнул – в далёкой капсуле поднялась и опала грудная клетка. Думать стоило не об этом.
Они двигались вперёд и вперёд сквозь Стужу. За последней вешкой, покосившимся, почти прилёгшим в снег костяным столбом, была дикая Стужа… ещё более дикая и неизведанная, чем та, которую они оставляли за собой.
Само собой, это разделение было весьма условным – особенно с учётом того, с какой частотой менялся рельеф Стужи, падали и пропадали под слоем снега и льда вешки, гибли, в том числе и в двух шагах от дома, препараторы… И всё же каждый раз, вылетая за пределы размеченной территории, Эрик Стром ощущал особый трепет.
Но сейчас – ещё больше обычного – ему плевать было на правила.
Сорта помедлила перед тем, как сделать первый шаг, но двинулась вперёд уверенно и ровно. Эрик Стром почувствовал ритм её сердцебиения – ровный, спокойный.
«Иде».
«Эрик».
Мимо него десятками скользили души элемеров – лёгкие, вёрткие, как мальки в пруду. Ниже плавали в серебрении слоя Души создания покрупнее. Он подлетел чуть ближе.
Гибкие лапки с множеством крохотных прозрачных пальчиков, длинные пушистые хвосты, круглые тёмные глаза.
