Вывалились оттуда с Лелькой, когда уже не один городской транспорт давно не ходил. Ехали на такси к ней домой. Глаза ее блестели, она прижималась ко мне – мой успех в этой компашке был ее успехом; и я знал, где и с кем я сегодня сплю.
На следующий день Лелька встретила меня в своем архиве, как будто это не она спозаранку шепотом обещала мне пропустить нужные кальки через светокопию без всякого оформления, а потом тихонько вывела меня на лестницу – так, чтобы ни одна живая душа не услышала. Я прокимарил с час в метро; потом позвонил шефу, как раз перед тем, как он уходил на работу: предупредил, где буду с утра, чтобы он записал меня в журнал разъездов. Позавтракал, не торопясь, в закусочной, и только тогда отправился в ЦНИИ, чтобы придти не раньше, чем она.
Папки вчера она не убирала – кальки я отобрал быстро, и через полчаса она отдала мне неразрезанный рулон синек.
– Пойдем, выпьем кофе! – мне еще не хотелось разбегаться с ней.
– Ладно! Иди туда, я уберу кальки и приду.
Кофе был вкусен, как и вчера, и, пожалуйста: бутерброды с красной рыбой, еще теплые слоеные пирожки с мясом, свежайшие эклеры, – удивительный буфет был в этом их ЦНИИ.
– Отлично вечерок вчера провели – будет, что вспомнить. И остальное… – Лелька улыбнулась чуть сонными глазами.
– Можем продолжить.
– Нет уж: ни к чему! Такое хорошо один раз – пока друг о друге ничего не знаем. Согрешили – и разбежались: без обиды. Да и есть у меня уже: ты вчера – это так. Да ты не обижайся – чего уж! Ладно, чего долго разводить: еще убьют там, что надолго пропала, – она запихала остаток пирожного в рот, единым глотком допила кофе и отодвинула чашку.
– Да, на вот: просили очень передать тебе на всякий случай, – сунула она мне клочок бумаги в самом конце лестницы; мне дальше нужно было прямо – к выходу, ей налево – по коридору. Попрощаться мы не успели – кто ругался у дверей архива:
– Опять пропала куда-то на три часа – жди ее каждый раз! – Лелька испуганно рванула по коридору, едва успев махнуть мне на бегу рукой.
Дорогой глянул: номер телефона, под ним имя – Валя. Это какая? А, та – девчонка из вчерашней компании. Тоненькая: ручки и ножки как палочки; крошечная грудь – как два кукиша; жиденькие волосики и большой рот. Жалкая улыбка на лице; заискивающий взгляд, угодливое поддакивание и глуповатое хихиканье – как будто выпрашивает как милостыню внимание, боится, что не позволят остаться, прогонят. Ни капли достоинства – к ней все относились с явным пренебрежением, не стесняясь совершенно: она терпела все. Как жалкая бездомная дворняжка – случалось как-то видеть подобных. Видно было, что она готова сразу на все: свистнут ей – и прибежит, без лишних церемоний ляжет с любым, безропотно позволит сделать с собой что угодно. Потом ее запросто можно прогнать и мысленно плюнуть ей вслед, даже ударить – она все равно снова прибежит, как только ей опять свистнут. Такая годится кому-то только в здорово пьяном виде или совсем с голодухи, когда уже совсем невмоготу – сходить на нее, как на унитаз. Не для меня.
А что для меня? Фаина? Я только сейчас вспомнил, что даже не позвонил ей, но, честно говоря, не чувствовал никаких угрызений совести – ни за это, ни за то, что ушел вчера не попрощавшись. Ну, не муж же я ей, на самом деле. И не собираюсь им становиться: слишком мало подходим мы друг другу. Это было ясно чуть ли не с самого начала – связь с ней не могла быть долгой. Куда лучше было бы, если бы я тогда встретился с другой женщиной, у которой я не был бы первым: все было бы менее сложно. Если бы… Да что об этом думать: все равно, конец уже неизбежен – вчера, когда я, наконец, проснулся, понял это. Но как он только произойдет?
