– Ласков он с вами?
– Да: очень! Я же и от матери всего этого не видела. Особенно в самом начале.
– А сейчас?
– Поменьше, чем тогда; иногда глянет так – по мне уж лучше б закричал, а он нет – молчит. Мне даже страшно становится. Тогда ведь, даже если что надо, не скажет. Я уж тоже тогда молчу, боюсь его расстроить: может, что не то сказала. Сегодня вот – среди ночи проснулся он отчего-то и на кухню пошел; я за ним – посмотреть, что с ним такое, не надо ли ему чего – а он мне: «Нет!» Я и ушла, раз одному ему надо было остаться, раз мешала ему чем-то. Уже больше и не заснула, лежала тихонько: слышала, он ходит – всю ночь ходил, так и не лег больше, а утром ушел раньше времени. И не поел ничего, даже кофе не выпил. И бритву свою взял. Что с ним – знать бы: ведь молчит он – что я о нем знаю, чем помочь ему могу?
– Вы почти ничего о нем не знаете?
– Знаю – только что вижу. Что ласковый он – самый, должно быть, ласковый, – хороший очень. Что умней меня – книг, видно, очень много прочел: не то, что я. Оттого и боишься иной раз не то сказать. А то как в самом начале: повел он меня в музей да стал там что-то объяснять, а я возьми да задай ему вопрос, глупый, наверно, – замолчал он сразу. Ничего мне не сказал, но я видела: расстроился. Я и боюсь ему вопросы задавать, не расспрашиваю ни о чем. Лучше я вас спрошу, можно?
– Пожалуйста. Дело ведь в том, что он недавно разошелся с женой.
– Так значит, из-за нее он…?
– Нет, совсем не из-за нее. Из-за ребенка, дочери.
– Ну, что он так-то убивается: ведь дочь его теперь, все равно, – отрезанный ломоть. Да я ему, если захочет, могу другого родить.
– А не захочет? – не утерпела, спросила сестра, до сих пор не мешавшая матери, хотя уже тоже давно находилась на кухне.
– Что ж, проживем и так: небось, уж поздно мне. Ладно, как-нибудь уж так. Все будет, как он захочет: было бы ему хорошо.
… – Сказано, по-моему, искренне: во всяком случае, я ей поверила. Потом она притащила кофту – вот эту самую – сказала, что была в ней, когда вы познакомились, заставила примерить и так стала просить принять ее в подарок, что я под конец уступила. Тем более что мне казалось, что она делает это неспроста – хочет попросить меня о чем-то, но никак не решается. И так и не решилась: только по ее глазам, по дрожавшим губам я поняла – я же тоже женщина – что. Да я и так собиралась поговорить с тобой: меня в первую очередь волнуют твои проблемы – ты же сын моей единственной сестры. Послушай, чай там не закипел? – крикнула она сестре, смотревшей на кухне телевизор.
– Кипит давным-давно.
– Пойдем-ка, у меня уже в горле все пересохло. Подумай об этом, мой тебе совет, не спеша: когда захочешь, тогда и скажешь какие у тебя планы – совсем не обязательно сразу.
– Ты уже, наконец-то, кончила? – у Ирки не хватало терпения. – Ну, как? Вариант весьма, весьма таки не плох, а?
– Не наваливайся на него, – ну что за манера!
– По-моему, тебе не следует теряться: такая возможность может больше не подвернуться. Все сразу: кооперативная квартира, машина – когда смог бы ты заработать на это, особенно теперь, когда тебе столько лет надо платить алименты?
– Ну, здесь она права. Да еще и любая обстановка, ковры, посуда – не надо всю жизнь ограничивать себя, чтобы постепенно это приобретать. Ведь и то немногое, что вы с этой успели нажить, ей останется. Как пить дать!
– А-а!
– Не акай, пожалуйста! Тебе не следует пренебрегать такой редкой возможностью, как сейчас: ты не из тех, кто умеет зашибать деньгу. Так что не упускай своего – делай, как другие: они не остаются в накладе.
