– Когда-то я тоже писал, – сказал он. – Будь проклята моя нынешняя профессия, но ведь кто-то должен быть бюрократом… Кто-то должен кромсать ваши материалы, быть козлом отпущения в скандалах с правительственными остолопами, выбивать у хозяев побольше средств на оплату наиболее талантливых материалов, улаживать споры с бастующими наборщиками…
– Очень хочется вернуться к пишущей машинке? – спросила Мари. – Или кресло окончательно засосало?
Доле горестно усмехнулся.
– Именно поэтому у меня не кресло, я сижу на вращающемся секретарском стуле, и все меня упрекают за эклектику; век восемнадцатый и нынешний несовместимы, говорят люди.
– Все совместимо, – убежденно ответила Мари. – А дальше все будет еще более совместимо, поскольку химия подарила миру гуттаперчу и люди спроецировали это прекрасное синтетическое качество на врожденное – совесть…
Лицо Доле на мгновение замерло, а глаза по-кошачьи сузились, но так было лишь какую-то долю секунды – он владел мускулатурой, не только глазами.
– Ваше заключение – хороший повод перейти к деловой части разговора, фрейлейн Кровс… Вы, полагаю, знаете про мой журнал и, думаю, не обращаете внимания на те небылицы, которые распускают обо мне…
– Обо всех говорят разное.
– Именно… Так вот, я внимательно присматривался к вашим публикациям, меня особенно заинтересовали материалы о сальвадорских дядюшках из американского секретного ведомства, которые вроде бы растят бананы, и ваше предчувствие переворота в Гаривасе… Не хотели бы поработать на меня?
– Вы согласны печатать все, что я стану писать?
– Ну, если что-либо и помешает мне это сделать, вы получите сполна, по высшему разряду, все, что хотите получить за свой материал; фикс я готов оговорить заранее.
– Заманчиво… Конечно, согласна… Но я не очень понимаю, чем вызвано столь лестное предложение, господин Доле?
– Все очень просто… Вы угадали дважды… Вы угадали в угоду левым, а я правым… Но ведь меня покупают и левые, и правые, а самое главное – болото, оно-то и дает прибыль… В конечном счете крайне левый Маркузе всю войну работал в сугубо правом Центральном разведывательном управлении… Я коммерческий редактор, и мне не важно, на ком я подниму тираж… Вы же не агитируете за то, чтобы нами стали править коммунисты? Нет. Вы угадываете? Да. Вас читают? Бесспорно. Вы имеете все шансы стать звездой? Да. Меня это устраивает… Что за срочный материал вы вчера заканчивали?
– Интервью с полковником Санчесом.
– Ого! Но ведь, насколько я знаю, он никому не дает интервью.
– Мне дал.
– Где это интервью?
– Здесь. – Она кивнула на свою сумку. – Только не перепечатано.
– У меня прекрасная стенографистка фрейлейн Жоссе. Продиктуйте ей, я сразу прочитаю и пущу в набор… Думаю, три тысячи франков вас устроят?
– И вы согласны оплатить стоимость авиационного билета?
– Бесспорно, но тогда я уплачу вам две тысячи франков, и это будет справедливо.
– О’кей… Я ставлю, правда, одно условие, господин Доле…
– Вы само очарование, я готов пойти вам навстречу во всем, но, увы, не умею подчиняться условиям… Предложение – пожалуйста…
– Я отдам интервью с Санчесом только в том случае, если вы напечатаете и мой комментарий. Я в чем-то не согласна с полковником и пишу об этом со всей определенностью…
– Диктуйте комментарий моей фрейлейн Жоссе, я посмотрю.
Через два часа Доле пригласил к себе Мари.
– Интервью блистательно, вы побьете мадам Фалачи, верьте нюху коммерсанта от журналистики. Я ставлю материал в номер. Ваш комментарий о том, что в Гаривасе грядут тревожные события, я поставлю через номер, после того как появятся отклики на интервью.
