Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - страница 20

«Ах, что за бред, Эжени! Лучше доверимся нашей матери-природе, побуждающей нас не считаться решительно ни с кем; прислушаемся к ее эгоистическому голосу – и ясно зазвучит разумный благой совет: услаждай себя самого, не важно, за чей счет. Кто-то возразит, что те, другие, могут отомстить… В добрый час! Кто сильнее, тот и прав. Таково первозданное состояние вечной войны и вечного разрушения, в которое мы ввергнуты рукой природы, и ей угодно, чтобы мы пребывали в нем и поныне»

Маркиз де Сад «Философия в будуаре» (1795)

«С прискорбием наблюдать в славной английской нации рост численности развращенного и ленивого племени отступивших от религиозных и гражданских принципов, презревших обязанности по отношению к Богу и людям, забывших уважение к принципу частной собственности ради жажды наживы… путешествуя по стране, прогуливаясь по улицам, посещая магазины, вкушая сны в кровати, добрые люди не чувствуют себя в безопасности от этих чудовищ в человеческом обличье. Мудрость и умеренность наших законов растаптываются этими презренными созданиями, а все попытки правительства смягчить их ожесточенные сердца и воздействовать на закосневшие умы бесполезны, и с каждым годом их полчища становятся все многочисленней и отчаянней, потому желательно отыскать метод для укрощения этой неуправляемой расы», – так открывался трактат 1731 г., принадлежащий перу некоего Джорджа Олиффа[160]. Автор, сетуя на криминальный разгул и бессилие правительства, рекомендовал применять пытки в качестве меры наказания за такие правонарушения, как убийство, разбой и поджог для усиления назидательного эффекта, а за менее серьезные преступления клеймить каленым железом лицо и руки, или вырезать на них соответствующие буквы и знаки. Идея не была оригинальной: тридцатью годами раньше в феврале 1701 г. анонимный трактат «Виселица – недостаточное наказание для убийц, грабителей с большой дороги и взломщиков» был представлен на рассмотрение парламента. Уголовный закон трактовался автором в духе радикальной кальвинисткой доктрины – как репликация небесной справедливости, воплощенной в человеческом законодательстве ради вечной борьбы со злом, о чем свидетельствовал данный пассаж: «Если в день Страшного суда грешники будут пребывать в муках, соразмерных их грехам, то почему бы нам не сымитировать божественное правосудие на Земле и не воздать преступникам за их деяния?»[161]

Фактически пророческим оказалось предупреждение о том, что через несколько лет путешествовать по Англии придется как в аравийских пустынях в компании вооруженных до зубов телохранителей»[162]. Количественное наращивание и ужесточение английского законодательного корпуса катализировало рост отступлений от «кровавого кодекса». В знаменитом «Трактате о столичной полиции», впервые увидевшем свет в 1796 г., Патрик Колхаун, автор закона о судьях Мидлсекса и инициатор создания речной полиции, вопрошал: «Можно ли считать правильную систему юриспруденции, которая налагает смертную казнь за разрушение плотины в пруду, вырубку фруктового дерева в саду; кражу носового платка или любой мелочи стоимостью выше двенадцати пенсов, в то время как другие преступления, гораздо более серьезные, наказываются высылкой и лишением свободы?»[163] Авторитетный английский правовед XIX в. сэр Дж. Стивен вынес суровый вердикт уголовному праву XVIII в.: «Быстрое приращение народного богатства и развитие общественного благосостояния во второй половине XVII и в течение всего XVIII столетий обнаружили недостаточность этой тощей и морщинами покрытой системы. Многие преступления сходили с рук безнаказанно, иные наказывались непропорционально вине»