Преступление в Блэк-Дадли - страница 20

Все сошлись во мнении, что следует тактично попрощаться и поскорее уехать. Последнее желание старика в расчет не принималось, ведь было ясно, что вечеринка в таких обстоятельствах ни у кого не вызовет энтузиазма. Возможно, покойный в своей доброте просто не сознавал противоречивости собственных намерений.

Уайетт выглядел очень удрученным, все ему сочувствовали: более печального исхода нельзя было и представить. Он сидел во главе стола, с лицом немного бледнее обычного, хотя в остальном старался не изменять своим утонченным, вежливым манерам. Вместо траурного одеяния на нем был цветной галстук одного из самых закрытых оксфордских клубов.

Альберт Кэмпион, на чьем облике никак не сказалось ночное приключение, сидел подле Энн Эджвер. Они тихо беседовали. По угрюмому красивому лицу Криса Кеннеди все любопытствующие могли легко судить об очевидном: неудержимая молодая леди была поглощена безобидным женским развлечением, поощряя одного менее желанного поклонника и тем самым вызывая ярость, а значит, и заинтересованность другого, – пускай и время для подобных игр она выбрала не самое подходящее. Мистер Кэмпион прекрасно справлялся с навязанной ему ролью, вполголоса планируя с Энн обратную поездку в город. Впрочем, в этой залитой солнечным светом зале большинство приунывших собравшихся занимались не чем иным, как обсуждением предстоящего отъезда.

Опоздавший к завтраку Майкл Прендерби наконец присоединился к остальным: раскрасневшийся и суетливый, он занял место за столом между своей очаровательной невестой Жанной Дакр и темноволосым носатым юнцом Мартином Уоттом, которого Мегги сочла случайным гостем. На самом деле он был дипломированным бухгалтером в конторе своего отца, очень приятным молодым человеком, чей ум значительно превосходил бодрость духа.

В зале долгое время не было ни Гидеона, ни Долиша, и для них даже не сервировали стол, но сразу после того, как Прендерби занял свое место, дверь распахнулась и явились эти двое, интересовавшие Эббершоу более всех в этом обществе.

Первым вошел Долиш, его лицо в сиянии солнца казалось еще менее выразительным, чем вчера. Эббершоу впервые обратил внимание на его исполинское телосложение. Ужасающе тучный, но при этом высокий и крепкий, с длинными седыми волосами до плеч. Казалось, что на его застывшем, как у статуи, лице живыми были только глаза, которые теперь блестели и каким-то особенным образом приковывали внимание.

В сравнении с ним Гидеон, вошедший в зал следом, выглядел маленьким и незначительным. Но, как и прежде, был юрким и изворотливым. Гидеон взглянул на компанию молодых людей за столом слегка задумчиво, словно оценивая их силы.

Уайетт поднял глаза и вежливо пожелал присоединившимся гостям доброго утра. Но, ко всеобщему удивлению, Гидеон и Долиш его проигнорировали.

Долиш тяжелым шагом приблизился к столу и принялся без малейших эмоций разглядывать изумленные лица собравшихся.

– Тихо! – Это прозвучало столь неожиданно и неуместно, что гости могли бы рассмеяться, если бы не нешуточная угроза в голосе этого тевтонца.

Тишина установилась гробовая. Немец продолжил – все так же невозмутимо, словно через плотную маску.

– Кое-что пропало, – сказал он с расстановкой, выделяя каждое слово. – Я должен получить эту вещь обратно. Нет нужды говорить, о чем идет речь. Вор и сам все понимает.

От этой вопиющей наглости гости лишились дара речи. Уайетт выскочил из-за стола. Он был вне себя от гнева, но его голос оставался невозмутимым – его совершенно ледяной тон резко контрастировал с грубостью собеседника.