– У вас ещё есть сэр Джон Коктель.
– Слишком хитёр для меня, этот майор. Впрочем, он играет только против малыша Сиголена, который не может сдержать его ляпов, или против Педрижона, сразу же после того, как вышеупомянутый господин уже успел слишком плотно поужинать со статистками из Оперы.
– А Шинкаренкофф?
– Шинкаренкофф?? Этот якобы потомок русских казаков? У меня уши вянут от песен, которые он сочиняет, чтобы очаровать посетительниц кабаре с парижских окраин… и помешать мне сыграть карамболем. Ему и в голову не приходит, что он меня оглушает своими нелепыми звуками. И кроме того, у него всегда нога висит в воздухе. Шинкаренкоф…? Да он всё время играет с рукой за спиной. Так он скоро дойдёт до того, что сыграет своим носом вместо кия. Но, между тем, Лолиф только что героически добыл два пункта. У нас уже двадцать девять. Ещё один, и мои десять луидоров удвоятся. На это следует посмотреть поближе, – закончил лейтенант Тревиль, выпрыгивая со стула, на который он недавно взгромоздился.
Нуантэль без всякого сожаления позволил ему уйти, хотя ему и нравился живописный язык лейтенанта Тревиля. Нуантэль, пришедший в клуб для того, чтобы его ум немного отдохнул, несмотря на этот живописный разговор не смог отмахнуться от серьёзных размышлений над письмом Ласко. И всё же, чтобы отвлечься, он положил его в карман, решив вернуться к нему попозже.
– Давай, мой мальчик, – кричал Тревиль Лолифу, склонившемуся над бильярдным столом, – попробуй сосредоточиться и быть хладнокровным. Удар невероятно прост и лёгок. Возьми немного левее в мою сторону… и помягче, пожалуйста.
– Скажите мне, Лолиф, – внезапно спросил Пребор, – правда ли то, о чём мне рассказали… что эту плохонькую актрису, которая убила д’Орсо, собираются освободить?
Вопрос был брошен Пребором непосредственно в тот момент, когда противник наносил удар после долгого прицеливания, удар, который должен был принести ему победу и солидную прибыль. И этот вопрос так глубоко затронул сердце Лолифа, что его биток даже не дотронулся до красного шара. Страсть репортёра заставила дрогнуть руку игрока, которая постыдно промахнулась в самой элементарной позиции карамболя.
Эта глупая ошибка спровоцировала бурю шумных восклицаний на галерее, но Пребор спокойно и молча позволил спорщикам выражать свои эмоции, и тут же очередью из трёх простеньких ударов набрал свои тридцать три очка.
– Чёрт возьми! – воскликнул полковник, бешеным взглядом смотря на несчастного Лолифа, – Вы что, сделали это нарочно? Следовало бы меня предупредить заранее, что вы чувствительны, как женщина, и я не потерял бы сорок франков.
– Лолиф сыграл, как извозчик, – кричал Тревиль, – но Пребор не имел права задавать ему вопрос под удар. Так нельзя делать.
– Ещё бы… если бы он только и делал, что говорил со мной, – жалко шептал побеждённый Пребором Лолиф, – это пустяк… но задавать подобный вопрос… мне… тому, кто знаком с делом Меркантур в мельчайших деталях и кто прекрасно знает, что никто не собирается выпускать подозреваемую в убийстве…
– Нет, это не правильно, – сказал лейтенант. – И, при честном судействе, все должны согласиться, что эта часть партии должна быть аннулирована.
– А я возражаю, – воскликнул Верпель, который держал пари на Пребора. – В правилах бильярда не записано, что в него играют немые. Сиголен, мой дорогой, вы мне должны двадцать луидоров!
